Иоланда повела его за мельницу, к сарайчику, который стоял поодаль, ниже по реке. Его стена, обращенная на юг, была доведена только до половины высоты, чтобы внутрь проникало побольше света.
— Вот этот широкий карниз, — сказала Иоланда, — для того, чтобы туда не попадал дождь, а здесь проходит воздух, чтобы дерево лучше сохло.
Она открыла дверь и, отступив в сторону, жестом пригласила Харкорта войти. Он перешагнул через порог и замер от удивления.
Вдоль стены сарая стояло множество прислоненных к ней резных фигур во весь рост — одни были еще недоделаны, другие показались ему вполне законченными. На полках теснились деревянные головы — и человеческие, и изображавшие каких-то неизвестных ему чудищ. Были там и не только головы: вырезанная на доске роза, обвитая виноградной лозой, несколько лошадок, кошка с котятами, вол, запряженный в повозку, и человек, погоняющий вола. Но больше всего было голов.
— Подходящее дерево найти не так просто, — сказала Иоланда. — У каждой породы свои причуды. Лучше всего вишня и орех, только хорошие ореховые деревья попадаются редко. Дуба здесь много, но дуб трудно обрабатывать, и он крошится. Годится и мягкая древесина, но она плохо принимает полировку.
На одной из полок в углу стояла горгулья, такая безобразная и страшная на вид, что казалась почти прекрасной. У нее была огромная клыкастая пасть, занимавшая полморды, дряблые толстые губы, раздутые ноздри и уши, как у нетопыря.
— Одного я не могу понять, — сказал Харкорт. — Как ты ухитряешься выдумывать такие фигуры? Вот эту горгулью, например.
— В аббатстве есть каменные горгульи, — отвечала она. — Аббат Гай позволил мне разглядеть их как следует. Там кое-где есть и другие фигуры, их там много.
— Наверное, есть, — сказал Харкорт. — Я об этом как-то не подумал. Должно быть, просто никогда не обращал на них внимания.
— Я их рассматриваю, — продолжала Иоланда, — и запоминаю. А потом сама кое-что в них меняю. Я хочу, чтобы они были как живые. Как настоящие. Вон та горгулья, на которую вы смотрите, — это ведь чудовище, но я старалась, чтобы оно жило и дышало. Пока я ее вырезала, я разговаривала с ней и воображала, будто она мне отвечает. И старалась сделать так, чтобы было похоже, будто она может отвечать. В дверь заглянула жена мельника.
— Твой дядя проснулся, — сказала она. — Пытается что-то сказать. Выговорил несколько слов, только так неразборчиво, что я ничего не поняла.
— Иду, — сказал Харкорт, шагнув к двери.
На кухне он опустился на колени рядом с подстилкой.
— Дядя Рауль, — позвал он. Тот открыл глаза.