— Пока весь твой рассказ напоминает отчет благотворительного собрания. Подвох-то где? — В голосе чернявого слышался явный скептицизм. Впрочем, возможно, он просто таким образом провоцировал приятеля активнее хвастаться тем, что он успел сделать.
Белобрысый в самом деле немного обиделся и начал с жаром объяснять своему недогадливому другу суть придуманной им комбинации:
— Ты, дружище, представляешь, сколько могут стоить хорошие женские туфли из-за бугра, или настоящие французские духи, или жакетик с соболем? Не представляешь? Так вот, по подсчетам Галины, у нашей девочки скоро будут оч-ч-ень серьезные проблемы с деньгами…
— А если Лиза просто перестанет покупать все это барахло? — пожал плечами брюнет.
— Лиза?! — Смех белесого разорвал маленькие стены уютной, но не слишком просторной кухни.
— Галина — театральная прима, пусть и в отставке. Вокруг нее вертится весь столичный бомонд! Такая дурочка, как эта ивановская девка, скорее душу продаст, чем упустит возможность войти в этот круг! Галечка успела ей разъяснить, как презрительно там относятся к дешевкам…
— Да, но ты забываешь, что она может рассказать о своих разговорах Иванову. — Брюнет по-прежнему был полон скепсиса. — Иванов-то понимает, что отставные балерины и действующие торговые работники — это не та московская элита, мнением которой стоило бы дорожить…
Белобрысый нахмурился, но пропустил мимо ушей едкое замечание, по сути направленное против его супруги. Сейчас не время для взаимных реверансов. Однако возникшее недовольство явно отразилось в его голосе. Рокочущий бас приобретал неприятные скрипучие оттенки:
— Меньше всего на свете академика Иванова интересует то, где его жена покупает себе лифчики…
— А пожалуй, зря… — Сверкнув черными глазами, в которых явно сквозило удовлетворение, черноволосый плеснул в стакан коньяку. — На этот раз умудрившись не пролить его на стол.
«Я не хочу, не хочу, не хочу жить…» Молодая немолодого академика плакала навзрыд, сидя у трельяжа в шикарной квартире своего мужа. Слова, слетавшие с ее губ, на самом деле были не точны — ибо, говоря о своем нежелании жить, Лиза вовсе не имела в виду стремление умереть. Просто Лизе не хотелось жить так. А еще точнее, испытывать те чувства, которые она сейчас испытывала… Но проговаривать эти сложные мысли даже про себя было слишком долго и муторно, а плакать и рыдать хотелось прямо сейчас, и потому она вновь и вновь повторяла первое, что приходило ей на ум. «Я не хочу жить…» — чувства, называемые этими словами, были настолько бесконечно трагичны, что казались Лизе почти красивыми…