Здесь было приятно думать. Александр Николаевич любил думать. «Думанье» было для него особым процессом, некоей формой наслаждения, превосходящей наслаждение от вкусной еды и сопоставимой разве что с занятием любовью. Впрочем, с годами он все большее предпочтение отдавал именно «думанью», соглашаясь с воспевшим старость философом — чем больше лет отсчитывало его тело, тем свободнее и счастливее становился дух. Жаль, что их невозможно совместить в одном времени — расцвет души и расцвет тела…
В последние годы у Александра Николаевича не часто возникали проблемы, достойные того, чтобы по-настоящему погрузиться в блаженное «думанье». Много было рутины, суеты. Часть проблем он «разгрызал» молниеносно, как семечки, пользуясь одним лишь жизненным опытом и знаниями и не привлекая интеллект…
Но сегодня перед академиком стоял вопрос, вполне заслуживавший полной концентрации его интеллектуальных усилий.
Александр Николаевич не стыдился признаться самому себе, что хотя с эмоциональной точки зрения кража денег была ему крайне неприятна, умом он воспринимал ее чуть ли не с удовольствием — наконец-то возникло что-то, над чем можно было поломать голову…
Иванов отпил из чашки глоток зеленого чая с жасмином — коньяка и кофе сегодня и так было выпито слишком много. Редкий зеленый чай, привезенный коллегами из Китая, был заначкой «для особых случаев» и хранился непосредственно в кабинете академика. Электрический самовар и подаренный художницей с Ломоносовского завода фарфоровый чайник позволяли Александру Николаевичу заваривать чай, не выходя на кухню и не нарушая своего уединения.
Академик перенес чашку с подоконника на журнальный столик и устроился в низком мягком кресле. Там уже были приготовлены изящный «паркер» и лист белой бумаги — непременные атрибуты его «думанья».
Александр Николаевич начал набрасывать на листке черточки, длинные линии и буквы, соединенные стрелками. Они должны были помочь ему найти ответ на главный вопрос: кто же взял деньги?
На секунду перо застыло над бумагой, а затем в углу листа начал появляться женский профиль, смутно напоминающий его жену, Лизу. Рисовал он неплохо. Еще в юности точный глазомер и уверенная рука помогали Иванову создавать как удивительно аккуратные и красивые чертежи, так и смешные шаржи на однокурсников. Впрочем, он был не силен в живописи — попробовал один раз в жизни, и то неудачно. Мир цвета, как и мир слишком горячих эмоций, был не его стихией…
Иванов рисовал и думал…
Могла ли Лиза взять деньги?
Александр Николаевич вспомнил Лизу такой, какой он увидел ее в первый день знакомства: русоволосая девушка, пришедшая устраиваться на работу лаборанткой. По анкете — 1943 г. рождения, 26 лет. Невысокая, тонкая, ухоженная, но неэлегантная. Чувствуется еле уловимый налет провинциальности. Костюм в сине-белую полоску украшен и разрезом на юбке, и лацканами, и множеством пуговиц. Явно сама придумала. Сшила или заказала у портнихи? К нему блузка — тоже сине-белая полоска, но немного другого оттенка и ширины. Москвичка бы так не оделась — взяла бы однотонную блузку… В синий цвет и украшения — серьги, бусы. Чувствуется — старалась, наряжалась. Хотела выглядеть скромно, но элегантно. Но не вышло, всего получилось слишком много — оттенков, деталей. Впрочем, он ее порыв все равно оценил, понял, что она хотела ему сказать своим внешним видом…