— Я слышал что-то о подземных масонах, — отозвался Винченцо. — Но, честно признаться, считаю это всё сказками — как и ужасные истории про подземелье. Это — чёрные римские новеллы.
— Ты так и не сказал, какой же лабиринт был первым, — спросила Анна, чтобы оставить противоречивую тему о масонах.
— Первый настоящий лабиринт располагался под башней, или пирамидой, Вавилона, — сказал Адриан. — В скандинавских языках лабиринты до сих пор называют вавилонами.
— Вавилонами? — удивился Винченцо.
— Лабиринт — это тень Вавилонской башни, — кивнул профессор. — Римляне подхватили древние вавилонские традиции, создали свой собственный хитросплетённый лабиринт из религиозных полуоткровений, закулисной политики, теневых финансов и прочее, и запустили в него всю Европу, а впоследствии и всю ойкумену.
— Теперь я начинаю понимать, за что вас выгнали из университета, профессор, — восторженно отозвался Винченцо. — И всё же ваши слова не могут не льстить римскому уху.
Они ещё с час бродили по Колизею, говорили об особенностях римской архитектуры, религии, мышления. Вдруг Адриан вспомнил, что ему нужно отметиться у своего, как он говорил, шринка — психотерапевта.
— Я не хочу, чтобы меня опять упрятали на неделю в психушку, — крикнул он им на ходу. — До завтра, Анна! Чао, Винченцо!
И профессор побежал ловить такси.
— Я просто очарован этим человеком, — сказал Винченцо ему вслед. — Страшная история со всем этим убийством и всё такое, но мне он симпатичен.
— Да, он — настоящий профессор, — задумчиво согласилась Анна. — Живёт только тогда, когда делится знаниями. И ему есть чем поделиться.
— Мне кажется, — Винченцо взглянул на неё с улыбкой, — он немного влюблён в тебя. Да и ты — в него.
Анна рассмеялась.
— Ты что, ревнуешь меня к профессору?
— Нет, не ревную — я не умею ревновать, — сказал Винченцо серьёзно. — Но я заметил — так влюбляются иногда ученицы в своих учителей.
— Или семинаристы в своих преподавателей? — эти слова вырвались у неё как-то сами собой, и только потом до неё дошёл их смысл.
Винченцо посмотрел на неё внимательно.
— Да, что-то вроде того. Но я в него не влюблён как в мужчину, хотя мог бы, наверное, влюбиться.
Анна остановилась.
— Скажи мне, Винченцо, — попросила она. — Зачем ты со мной встречаешься? Ведь тебя же не интересуют женщины, правда?
Она смотрела ему прямо в глаза. Он видимым образом смутился.
— Послушай, — сказал он, забирая её ладонь в свои большие руки с изысканными, длинными пальцами. Она хотела вырвать ладонь, но он не позволил. — Я бы очень не хотел, чтобы наша дружба на этом закончилась. Ты мне сразу же понравилась — не могла не понравиться. Я ведь всё-таки, как и все римляне, немного эстет. А когда я познакомился с тобой ближе, ты мне ещё больше понравилась, и именно за то, за что другим мужчинам ты была бы не по вкусу — за ум, врождённое благородство. Мне бы очень не хотелось тебя терять.