«Но почему я не ненавижу её? — спрашивал себя Пьетро. — Ведь она — блудница, блудница вавилонская, совращающая монахов. Неужели только так люди могут прокормить себя? Неужели так лучше для её больного брата, которого зовут, как и меня, — Пьетро? Неужели она отправится навечно в ад из-за того, что пыталась спасти брата? И что есть душа человека, душа крестьянина? Не пар ли это? Может, за неведение они просто увянут, как увядает по осени трава? Милостив Господь».
Пьетро не знал ещё, где находится, но, судя по состоявшейся встрече, был он где-то совсем недалеко от аббатства. В воздухе явственно ощущался запах зрелого ячменя. Он снова подумал о том, что нечаянно узнал о монахах аббатства: «Неужели это правда? Неужели и тут всё так же, как и в городе?» Но теперь об этом думать было поздно — когда Пьетро взобрался на вершину очередного холма, его взгляду предстало зрелище прекрасной плодородной долины, в центре которой, сидя на высоком, необычно каменистом холме и обозревая поля, леса и реку, высилась каменная громада аббатства. Издалека казалось, что здания как бы сами выросли из тех камней, на которых они были посажены, — выросли под горячим солнцем Средиземноморья, как растут в лесу деревья и грибы. Восемнадцатилетний Пьетро приближался к бенедиктинскому монастырю в Файфоли в провинции Беневенто.
Несмотря на то что солнце начинало уже клониться к закату, в долине всё ещё трудились люди, крестьяне, — наверное, родственники и соседи той девочки. Ячменные поля были наполовину сжаты, а пшеничные, занимающие большую часть земли, только наливались силой. С правой стороны от Пьетро видны были сады из оливковых и лимонных деревьев. Тут и там стояли добротные обширные складские постройки. В загонах для скота трудились доярки. Возле самого подножия каменистого холма земля была расчищена и зеленела аккуратно расположенными полосками огородов, на которых крестьянские дети собирали зелёный горох и что-то ещё, чего Пьетро не мог издали разглядеть. Но что более всего удивило Пьетро — так это то, что узенькая речка, прорезающая долину, в одном месте была запружена камнями и образовывала обширный, идеально круглой формы водоём, по поверхности которого плавали утки, гуси и лебеди. На берегу рыбаки выбирали из сети и сортировали рыбу под неусыпным оком толстого монаха в коричневой засаленной рясе. Всё вокруг дышало порядком, достатком и процветанием, всё говорило о богатстве монастыря.
Это насторожило Пьетро, и он замедлил шаг, затем даже остановился. Но потом вспомнил, что хотя аббатство и было богатым, но монахи по-прежнему ничем не обладали и жили в нищете. К тому же кто он такой, чтобы судить? Вот если бы он был из богатой семьи, как брат Франциск или как Пьетро Вальдо, которые отреклись от огромного состояния ради евангельской простоты, — тогда бы, может, и имел на это право. Но он — всего лишь крестьянский сын, такой же, как и эти люди, что суетились в долине. Впервые в его помыслы закралось сомнение: «А что, если его, крестьянина, и вправду не примут в монастырь? Что будет тогда?» Но Пьетро решил об этом не думать. Он прочёл вслух молитву «Отче наш» и смело зашагал в сторону высоких каменных стен монастыря.