повернуть. Должно быть, он догадался по их лицам, что что-то не в порядке, но это нечто
появилось и сразу всё заморозило, иначе у него было бы время повернуться и оглядеться.
Я испытала облегчение, потому что теперь уже дважды люди смогли заметить то, что
приближалось. Значит, у меня есть шанс убраться подальше, если это нечто двинет в моем
направлении.
- Берегись. Изучай и дыши, - говорит Риодан мне на ухо. - Собирай. Информацию. И.
Выбирайся. Отсюда.
Я смотрю на него, потому что он странно говорит. И сразу же понимаю, почему он
говорит рывками, с остановками. Его лицо покрыто толстым слоем льда. Лед трескается,
когда он добавляет: - Поторопись. Твою. Мать.
Мое лицо не покрыто льдом. Почему тогда его леденеет? Я неосознанно протягиваю
руку, будто собираюсь коснуться его или типа того, но он отталкивает ее.
- Ни. Хрена. Не. Трогай. Даже. Меня, - лед трескается и падает с его лица четыре раза,
прежде чем он заканчивает предложение.
Вот стыдоба. Я вихрем уношусь прочь, чтобы собраться с мыслями и сосредоточиться на
деталях. Понятия не имею, зачем мне понадобилось до него дотрагиваться. Моему
поведению нет объяснения. Думаю, своим договором он наложил на меня какое-то заклятье.
Что случилось в этом случае обледенения? Почему случилось? Неужели действительно
так проявляется противоестественно холодная часть Фейри? Я понимаю, почему Риодан так
думает. Ведь ни в одном случае ничего не исчезло. И у них нет общего знаменателя.
Никого не съели. Никого не покалечили. Так почему это происходит? Для меня каждый
ледник - сцена преступления. Люди мертвы. А у преступления должен быть мотив. Я ношусь
туда-сюда, пытаясь обнаружить хоть намёк на мотив, что-нибудь, что укажет на наличие
наделенного разумом существа за всем этим. Приглядываюсь, есть ли малюсенькие
повреждения, скажем как от зубов с иголку. Может, из людей высосана какая-нибудь
жидкость, которая по вкусу какому-то фейри-психопату? Эта мысль напоминает мне о
фейри, которых мне следовало бы убить. Если бы я это сделала, между нами с Мак все было
бы в порядке. Она бы никогда не узнала. Не знаю, почему я их не убила. Не то, чтобы я
хотела, чтобы меня раскрыли.
Не вижу ничего похожего на то, что ищу, значит и винить некого и не за что.
Но тут я вижу ее. И это словно нож в сердце.
- Вот, гадство! - говорю я.
Убийства взрослых меня так не цепляют, потому что я знаю, что они прожили жизнь.
Они жили. У них был шанс. И, надеюсь, умерли они, сражаясь. Но дети... убийства детей