Вдовец

Он также мало предчувствовал все это, как те пассажиры, которые за несколько секунд до крушения поезда обедают в вагоне-ресторане, читают, болтают, дремлют или любуются мелькающими за окном пейзажами. Он шел по Парижу, не удивляясь тому, что город с каждым днем выглядит все более пустынным. Так ведь бывало каждый год в пору летних отпусков — те же томительно-жаркие дни, то же неприятное ощущение липнущей к телу одежды.

В шесть часов вечера он все еще пребывал в состоянии какой-то отрешенности, в каком-то вакууме. Что мог бы он ответить, если бы его внезапно спросили, о чем он думает, когда своей раскачивающейся походкой широко ступает по тротуару, на целую голову возвышаясь над большинством прохожих.

Что видел он на своем пути, пока шел с улицы Франциска Первого, где более часа провел в отделах редакции, обсуждая свои макеты, до предместья Сент-Оноре, где получил деньги, потом до типографии Биржи и, добираясь, наконец, домой, к воротам Сен-Дени?

Ему трудно было бы ответить на этот вопрос. Да, конечно, он видел машины туристов, больше всего около церкви Мадлен и у Оперы. Он знал это, потому что сейчас был сезон туризма, но ни одна из них не привлекала его внимания, и он не мог бы сказать, какого цвета они были. Должно быть, синие, красные, желтые. А на тротуарах — мужчины без пиджаков, без галстуков, в рубашках с короткими рукавами, с распахнутым воротом. Среди них попадались американцы в белых или кремовых костюмах.

Он не запомнил ничего определенного. Хотя нет, кое-что запомнил. На улице Четвертого Сентября он в первый раз остановился, чтобы вытереть пот. Он сильно потел и всегда носил один и тот же костюм — и зимой, и летом. От застенчивости, из скромности, он сделал вид, будто рассматривает витрину, случайно оказавшуюся витриной шляпного магазина, и взгляд его упал на канотье, единственное, которое там было, и напомнившее ему канотье, какое носил его отец в Рубе в те далекие времена, когда по воскресеньям еще водил своих детей гулять, держа их за руки. На миг он задал себе вопрос, не придавая ему, впрочем, особого значения, — уж не вернулась ли мода на канотье, не поддастся ли он ей, и если да, то как он будет выглядеть в этом головном уборе.

Второй раз он остановился перед красным огнем светофора и в веренице медленно движущихся машин проследил взглядом за человеком, катившим ручную тележку с ящиком таких размеров, что в нем могло бы уместиться пианино. Несколько секунд мысли его были заняты пианино, потом он заметил девушку, которая сидела одна в огромной открытой машине, и покачал головой — на девушке почти не было одежды.