— А напротив аптеки — шпик!
Он поднял голову к своему окну.
— Идемте ко мне. Я посмотрю хорошенько, серьезная ли у вас рана и надо ли вызвать врача…
Он показал на свой дом.
— Вот здесь… На третьем… Не бойтесь…
— А чего мне бояться?
Он вдруг подумал: не пьяна ли она? Она смотрела на него так, словно он принадлежал к другой человеческой породе, не к той, к какой принадлежала она сама. На лестнице она спотыкалась. А в комнате, когда она наконец увидела его при свете, ему показалось, что сейчас она расхохочется.
— Подождите… Сейчас я принесу воды и вату…
Она осматривалась по сторонам, нахмурив брови.
— А зеркала тут нет?
У него было только одно, маленькое, в металлической оправе, которое висело на оконном шпингалете у него в умывальной и перед которым он брился.
— Не шевелитесь… Я не сделаю вам больно…
Во время военных сборов он выполнял обязанности помощника санитара. Он сразу же понял, что хотя рана и довольно глубокая, щека не проколота насквозь. В сущности, это были две раны, слившиеся в одну. Лезвие ножа просто начертило на щеке крест размером примерно в пять сантиметров.
— У меня под рукой есть только настойка йода… Будет жечь. А потом надо будет зайти к врачу, и он наложит шов…
— Чтобы он донес на меня в полицию!
— Ну, если вы попросите его ничего не говорить…
— Они обязаны! Я их знаю.
Ей было лет двадцать, не больше. Брюнетка, маленького роста, ни красива, ни некрасива, а в ее вульгарности было что-то наигранное, так же, как и в ее уверенном тоне.
— Вы знаете того, кто это сделал?
Он был на двенадцать лет старше ее, считал себя человеком зрелым, но в ту ночь старшей чувствовала себя она.
— Хватит об этом! Но все-таки спасибо за хлопоты!
— Но вы ведь не уйдете так?
— А что мне остается делать?
— Вы не боитесь?
Да, да, она боялась, она испугалась внезапно — возможно оттого, что увидела в окно улицу Сент-Аполлин, а на противоположном тротуаре блондинку в голубом платье, — та уже снова была на посту. На углу двое мужчин, чьи папиросы вспыхивали во мраке, словно светлячки, по-видимому, наблюдали за этим участком улицы.
— Они ищут вас?
— Не знаю.
— Вам не кажется, что будет лучше, если вы проведете ночь здесь?
Он помнил ее взгляд, взгляд еще более тягостный от непонимания, от какого-то нелепого подозрения, чем могли быть любые неловкие слова.
Он поспешил добавить:
— Здесь есть другая комната, там, за дверью… А я буду спать в кресле…
— Я не хочу спать.
— Сейчас вам захочется. Как щека — не болит?
— Начинает болеть.
— Минутку. Я дам вам две таблетки аспирина.
— У меня есть, в сумочке.
Он перетащил плетеное кресло в ту комнату, которая впоследствии превратилась в столовую, и часов около трех, наконец, задремал. Впервые в его квартире спала женщина, и это приводило его в смятение, потому что он всегда думал, что всю жизнь будет один.