Сейчас он еще не совсем пришел в себя, но он твердо знает — это пройдет, он научится смотреть жизни в лицо. Он уже не сердился на мадемуазель Кувер, которая продолжала сидеть все в той же позе, скрестив руки на животе.
— Ну так как же насчет мальчика, что вы решаете?
— Он знает, что вы пошли ко мне?
— Нет. Я нарочно отослала его в кино. Вчера тоже, — я ведь и вчера спускалась к вам. Но в последнюю минуту…
— Почему вы не сказали ему, что идете ко мне?
— Потому что он может не захотеть, чтобы я брала деньги у вас.
— Он не любит меня?
— Прежде он просто ревновал…
— Но ведь он не знал, что Жанна его мать.
— Ну и что? Разве это может помешать ребенку испытывать ревность? А с тех пор, как это случилось, он вас ненавидит.
— Он думает, что это я виноват?
— Ну, а кто же?
Ему не хотелось оспаривать ее слова, оправдываться. Все равно он скажет не то, что нужно, и еще больше все это разбередит.
— Скажите мне, какую сумму вносила жена, я ежемесячно буду давать вам столько же…
— Но теперь этого уже недостаточно, он ведь вырос, и потом все так подорожало — одежда, рубашки, а особенно обувь…
— Я буду платить столько, сколько вы скажете.
Видно, она была разочарована столь легкой победой, подобно тому, как были разочарованы родители Жанны там, в мэрии. Теперь она смотрела на него с новым интересом, но не без некоторой доли недоверия.
И все же сочла нужным как-то извиниться на свой лад.
— Все это я рассказала не ради собственного удовольствия… Раз уж мне пришлось обратиться к вам насчет денег, я волей-неволей должна была выложить всю правду.
— Вы правильно поступили.
— Вы осуждаете ее?
— Кого?
— Да ее, конечно. Если осуждаете, то зря. Если бы она не так мучила себя из-за вас…
Он смутно чувствовал, что старуха в чем-то права, и это было самое важное.
— Не может женщина жить словно на поводке…
И вдруг он отчетливо — отчетливее, чем все эти последние недели, — вспомнил Жанну, вспомнил ее в столовой, за швейной машинкой, на кухне, и еще — ожидающей за дверью, не позовет ли он ее…
Разве не жила она все эти восемь лет в их квартире на положении домашнего животного, которое слоняется из угла в угол, прислушиваясь к настроению своего хозяина, подстерегая минуту, когда тому вздумается приласкать ее, сказать доброе слово?..
— Как мне хочется, чтобы ты чувствовал себя счастливым!
Самое удивительное, что ведь он тоже говорил ей это, он тоже думал о ней этими словами. Может быть, в конце концов ей осточертело всегда чувствовать на себе его тревожный взгляд? Она спрашивала его, заранее зная ответ.
— О чем ты думаешь?