Я то забывался, проваливаясь в пустоту, то выныривал в некое подобие реальности. Но то были не сон и не явь. Это было состояние, когда ты и спишь, и не спишь одновременно. Голова гудела, мысли носились в ней в таком количестве, что, казалось, она вот–вот лопнет. Господи, это когда‑нибудь прекратится? Как мне надоели ночи, подобные этой.
Я не скажу точно, когда это прекратилось, я попробую рассказать, чем это закончилось.
Холод. Колющий сотнями тысяч игл, всепоглощающий, пожирающий мозг и тело. Только он и ничего больше. Он и я. Я и он. Тело не слушалось, не чувствовались пальцы на ногах. Спать не хотелось, но и просыпаться тоже. Все же я открыл глаза. Пусть через силу, но открыл. Ничего не изменилось. Выдохнул облако пара, осмотрелся. Сумрак. Не мудрено. Погреб… Несколько секунд привыкал к темноте. Тело бьет мелкая дрожь, зубы стучат так, что не получается их остановить. Ну и холод!
Таньки нет. Тряпье, которым я наспех нас закидал, валяется вокруг в беспорядке. Лаз не закрыт. Как она только умудрилась? Куда пошла? Чем думала? Она ли?
Надо растереть тело.
Прошло минут двадцать. Я на поверхности. Из одежды на мне добавилась телогрейка и какие‑то, машинной вязки, тонкие серые перчатки. Оружие? В правой руке кусок арматуры чуть больше полуметра длинной. Снега по колено, даже немного выше. Идти трудно. Недавно я этого совсем не замечал. Небо странное. Черный цвет переходит в темно–синий, тот в свою очередь – в фиолетовый, дальше все сливается в кроваво–красные, оранжевые и розовые волны, постепенно переходящие в лиловый горизонт.
Куда идти? Практически ничего не видно. Еле различима запорошенная тропинка, которую я проложил вчера, пока волок Таньку. Вперед. Ноги не слушаются. Тело не слушается. Холодно. Дикий холод. Именно дикий – сейчас я понимаю, что это значит. Другие слова не подходят. Другие слова слабы для описания. Чуть бреду. Надо размяться. Шаг. Шаг. Еще. Трудно идти по снегу. Очень трудно, но жизненно необходимо.
Пепелище. Груды обгоревшего кирпича, бревен; везде мусор, какие‑то ошметки чего‑то, труха, зола, пепел, метров на пятьдесят вокруг черная земля. Сизый дым. Воздух искажен от жара. Открытого огня нет. Метрах в пятнадцати – скрючившаяся на коленях Татьяна. Ее одежда прожжена во многих местах, похожа на саван. Все, все то зло, все те слова и эмоции, что я хотел сказать, хотел выплеснуть в лицо и душу этой девушке, мгновенно улетучились и испарились как пар, когда я увидел ее взгляд, а мгновением позже руки.