— Ща он еще и не такой фортель выкинет, любо-дорого посмотреть будет! — прогудел сбоку, из-за приезжих не сразу мною замеченный Марюткин.
В большом загоне оказалась всего одна лошадь. Она сильно металась из конца в конец, то резко шарахаясь, то вставая на дыбы, и все это она проделывала для того, чтобы сбросить с себя всадника, но тот как бы даже не замечал ее усилий, сидел как влитой, словно сам был частью этой лошади. Всадник, обнаженный до пояса и сильно загорелый, хорошо смотрелся на рыжеватой лошади. Это было удивительно красиво, и я залюбовалась. Теперь я уже не удивлялась, что приезжие с таким упоением смотрят представление. И посмотреть было на кого, мужик показывал чудеса ловкости, можно было подумать, что он родился в седле. Интересно бы знать, кто это такой? Наверняка не из нашей деревни. А где же Тимофей? Я разозлилась на него, потому что все-таки пришла сюда, а его и след простыл!
Тут лошадь выкинула трюк. В самый разгар бешеного галопа она вдруг осела на передние ноги, всадник вылетел из седла, под единодушный вопль, вырвавшийся из всех глоток разом, пролетел над головой коня, в каком-то немыслимом движении извернулся в воздухе и встал на ноги, ни дать ни взять заправский циркач. Приезжая женщина зааплодировала так, что у нее наверняка потом болели ладони. Ее мужик крикнул «Браво!», а я прижала руку к сильно бьющемуся сердцу. В моем положении вредно волноваться, а я только что пережила двойной шок: сначала сильно испугалась за жизнь незнакомого наездника, а потом узнала в этом ловкаче собственного мужа, пусть и бывшего. И как это я его со спины не признала? Хуже всего, что он меня тоже заметил, бросил поводья присмиревшей лошади подошедшему к нему Мишке и направился прямиком ко мне, невзирая на призывы кокетливой дамочки.
— Привет. Как ты? — бросил он мне.
Пахло от него собственным потом и лошадиным, да и навозцем тоже припахивало, но сейчас мне почему-то эта убийственная смесь показалась почти приятной. Я застеснялась.
— Ничего, потихоньку, — хрипло скорее прошептала, чем выговорила я и развернулась уходить. Резкий разворот тела натянул на мне просторный сарафан, предательски обрисовал округлившийся живот, который Тимофей моментально заметил. Он сильно побледнел, и глаза у него сузились.
— Дрянь! Какая же ты дрянь! — выговорил он негромко, но отчетливо.
— Во! Я ж говорю, тебя поздравить можно! — невпопад возгласил подсунувшийся к нам Марюткин.
Как ни странно, но на месте я не умерла, зато как дошла до дому, совершенно не помню. Федосья не растерялась, сразу принялась растирать мне руки, натерла чем-то пахучим виски, потом подала кружку с каким-то из своих снадобий. Варево горько пахло, и я стала отпихивать ее руку, но она молча и ловко влила в меня содержимое кружки.