— Ты что, совсем сдурела? Ребенка мне простудишь! Не лето небось на дворе, — кинулась я закрывать дверь.
Симка продолжала скакать как сумасшедшая и вместо слов выдавать какое-то невразумительное бульканье. Наконец, плюхнулась на диван и важно мне заявила:
— Все-таки выпустили его, Тонь, представляешь? Вчистую отпустили.
— Неужели Леню твоего отпустили? Ф-фу, ну, слава богу! Я уж подумала, что отчима отпустили, совсем перепугалась.
— Леню, Ленечку моего ненаглядного отпустили, освободили досрочно за хорошее поведение, вот!
Она делилась со мной планами, как хорошо, как весело они теперь заживут, может, даже от родителей удастся съехать куда-нибудь. Потом вскочила, не в силах сидеть на месте. Веселье так и бурлило в ней: она дрыгала ногами и крутилась. Сплясав нечто среднее между гопаком и барыней, Симка тут же умчалась, унося с собой свою радость. Это очень хорошо, что она счастлива, что возвращается к ней ее долгожданный муж, да только моя жизнь показалась мне в этот момент еще более тусклой и безнадежной.
Когда через час вернулся Тим, а он теперь не задерживался очень уж поздно, еще до времени купания ребенка приходил, я решилась на разговор.
Накрывая ужин для него, я пересказывала Симкины новости. Он слушал, не поднимая глаз, непонятно было, знал их уже или нет.
— Хорошо, — равнодушно обронил Тим, берясь за вилку. — Теперь она успокоится хоть. — И бросил на меня непонятный, быстрый взгляд.
Тим ел, а я раздумывала: о чем это он говорил? О том ли, что Симка перестанет шашни крутить с Хорьком, или же о том, что она будет за мужа спокойна? Потом спохватилась, что забиваю себе голову ерундой, которая меня напрямую не касается, и ринулась в разговор, словно в омут прыгнула.
— Я давно хотела тебя спросить, Тим, как ты ко мне относишься?
Он не донес вилку до рта и уставился на меня так, что я даже внутренне поежилась. Ни дать ни взять инквизитор.
— Ты о чем?
— О наших отношениях, о чем же еще? Ведь плохо же мы с тобой живем, разве нет? — Я еще чего-нибудь сказала бы, но не успела.
Тим крякнул, пробормотал себе под нос какое-то замысловатое ругательство, хотя раньше при мне никогда не ругался, и наконец хрипло выдавил:
— Что, обратно разводимся?
— Ты что? Какой еще развод? Разве я об этом тебе говорю? — оторопела я от такого толкования моих слов.
— А о чем? О чем ты говоришь? Всю душу ты мне испоганила, все нервы вымотала! Только каждый день и жду, что ты об этом проклятом разводе заговоришь. Думал, раз ребенок, угомонишься ты, но тебе и ребенок не помеха! — выкрикивал он эти фразы, кружа по комнате.