— Нет, хочу! — Он стряхнул меня так же легко, как сандалету с ноги, переступил через упавшие джинсы и с разбегу ринулся в пучину, нырнул в набегавшую волну.
Следя за то возникавшей, то пропадавшей, еле различимой во мраке головой возлюбленного, я бормотала стих Беллы Ахмадулиной: «Ему я говорю, зачем ты лих? Зачем ты воздух детским лбом таранишь?..» Но, сколько Серегу ни увещевай, все равно будет таранить, если уж завелся, не отступится. Мой лихой упрямец с детским лбом…
Море в шторм меня абсолютно не манит, наоборот, пугает. Я семенила по берегу, в нерешительности теребя подол сарафана: раздеваться или не раздеваться? Идти или не идти?.. Ну нет во мне безумства храбрых! Но как-то глупо терять последние перед расставанием минуточки, он — там, я — здесь. Разделась, с опаской вступила во вспененную воду. Камни шевелились, будто крабы, уползали из-под ног, и я продвигалась вразвалочку, мелкими, осторожными шажками. Чем дальше, тем страшней!.. Мелкая галька больно колотила по лодыжкам, заставляя подскакивать и повизгивать. Я старалась не терять почву под ногами, не торопилась плыть, но волна налетела, жестоко хлестнула по лицу и опрокинула навзничь. От соленой воды невыносимо засвербело в носу и стало горько во рту. Отплевываясь, я рвалась к отмели, а упрямая волна волочила назад, кувыркала меня, словно крупинку в бульоне. Так мы и боролись, пока я не упала на четвереньки. Карабкалась, ломая ногти, в полной панике. И когда выбралась на спасительную сушу, обнаружилось, что Сережка пропал из виду, затерялся в беспросветно черном провале, образованном ночным небом и ревущим морем.
— Серы-ы-ый! Сереньки-и-ий! — звала его, бегая по кромке прибоя.
Спотыкалась, падала, снова поднималась и кричала, заламывая руки, но свирепое урчание шторма гасило мой зов. Вот зачем я его отпустила? Надо было лечь костьми, но удержать!.. Отчаявшись, я бросила свои бесполезные кости на камни, обняла согнутые в коленях, избитые ноги и зарыдала: кануло мое счастье!.. Едва все глаза не выплакала, а когда подняла их, внезапно увидела Сережку, стремительно летевшего мне навстречу на гребне высочайшей волны — он укротил ее, оседлал, как дикого мустанга, и вопил в полную силу своих легких:
— Катри-и-ин! Я вы-ыплы-ы-ыл!!! Я люблю-у-у тебя-я-я!
Или мне это только чудилось? Желаемое принималось за действительное?..
У берега мое счастье настигла новая волна, сшибла с ног, перекувыркнула и потащила назад, на глубину. И меня, подбежавшую с распростертыми объятиями, штормовая полоса чуть не растерла до консистенции мясного фарша. Барахтаясь, я кричала Серому: