Бобби закрыл глаза.
— Эй! — испуганно окликнул я.
— Эй, — ответил он, снова подняв веки.
— Слушай, если ты у меня умрешь, — сказал я, — то будешь королем задниц.
Он улыбнулся:
— Не волнуйся. Я не хочу отбирать этот титул у тебя, брат.
— Мы скоро вернемся.
— Я никуда не уйду, — едва слышно заверил Бобби. — Пиво за тобой.
Его глаза были невыразимо добрыми.
Нужно было сказать многое. Но сказать этого мы не могли. Даже если бы у нас была куча времени, я не смог бы высказать то, что было у меня на душе.
Я выключил фонарик, но оставил его рядом с Бобби.
Обычно темнота была моим другом, но теперь я ненавидел эту голодную, холодную, жадную черноту.
Диковинные очки застегивались с помощью «липучки». Руки тряслись так, что я с трудом приладил окуляры на голову.
Доги, Рузвельт и Саша включили свои инфракрасные фонари. Без очков я не видел бы эту длину волны, но сейчас ниша окрасилась в разные оттенки зеленого.
Я нажал кнопку на своем фонаре и направил луч на Бобби Хэллоуэя.
Распростертый на полу, с руками по швам, отливающий зеленым, он мог сойти за привидение.
— В этом чудно́м свете твоя рубашка смотрится еще лучше, — сказал я.
— Да?
— Офигенно.
Гул грузового состава прокатился снова, и на сей раз громче прежнего. Сталь и бетон грызли друг друга.
Кошка, которой очки не требовались, вывела нас из ниши. Я шел следом за Рузвельтом, Доги и Сашей, которые казались тремя зелеными призраками из склепа.
Оставить Бобби одного мне было тяжелее всего на свете. Тяжелее, чем присутствовать на погребении матери и сидеть у постели умирающего отца.
Выходом из ниши служил наклонный тоннель трех метров в ширину и пятнадцати в длину. Добравшись до дна, мы пошли по совершенно горизонтальному, но петлявшему коридору; с каждым поворотом архитектура и оборудование становились все более странными, пока не превратились в абсолютно чуждые.
Стены первого пролета были цементными, затем им на смену пришел армированный железобетон, в котором было все больше металла. Даже в непривычном инфракрасном свете я замечал различия во внешнем виде этих изогнутых поверхностей и был уверен, что вид металла все время менялся. Если бы я сдвинул очки на лоб и включил обычный ультрафиолетовый фонарь, то, наверно, увидел бы сталь, медь, бронзу и смесь сплавов, определить которые на глаз мог бы только человек, имеющий ученую степень в области металлургии.
Самый большой из этих армированных пролетов имел два с половиной метра в диаметре, но мы проходили и такие, которые были вдвое уже и заставляли нагибаться. В стенах этих цилиндрических проходов было бесчисленное множество мелких отверстий; некоторые из них имели в диаметре шесть-восемь сантиметров, другие — шестьдесят. Когда мы светили в них инфракрасным фонарем, там ничего не оказывалось. С тем же успехом можно было смотреть в дренажную трубу или дуло ружья. Мы попали либо в огромную, невыразимо сложную систему охлаждения, либо исследовали водопровод, обслуживавший храмы всех богов древности.