Б-3.
Двери лифта открылись на этаже Б-3, коридор которого был залит тусклым красным светом.
В этом таинственном свете стояли пять высоких, неясных, искаженных темно-каштановых фигур. Они могли быть людьми, а могли быть и чем-нибудь похуже.
С ними было создание поменьше, тоже темно-каштановое, с четырьмя лапами и хвостом, которое могло быть кошкой.
Несмотря на все эти «могло быть», я не мешкал, потому что до дела оставалось всего несколько драгоценных секунд. Я вышел из лифта в тусклое красное свечение; едва это случилось, как коридор залил яркий свет люминесцентных ламп.
Рузвельт, Доги, Саша, Бобби, Мангоджерри и я — я сам, Кристофер Сноу, — стояли в коридоре и с тревогой смотрели на двери лифта.
Минуту назад на этаже Б-6, когда мы погрузили в лифт тело Бобби, кто-то наверху нажал на кнопку вызова. Этим «кем-то» был Бобби, живой Бобби, каким он был в начале ночи.
В этом странном и печальном здании прошлое, настоящее и будущее присутствовали одновременно.
Мои друзья — и я сам — смотрели на меня с изумлением, как будто я был призраком. Я повернулся направо, к двум приближавшимся охранникам, которых остальные еще не видели. Один из этих охранников и произвел выстрел, который убил Бобби.
Я выпустил очередь из «узи» и срезал обоих еще до того, как они успели открыть огонь.
От сделанного у меня свело живот, и я попытался успокоить свою совесть тем, что эти люди все равно были бы убиты Доги после того, как они застрелили Бобби. Я только ускорил это событие, заодно изменив судьбу Бобби и сумев спасти одну жизнь. Впрочем, возможно, извинениями именно такого рода вымощена прямая дорога в ад.
Стоявшие за моей спиной Саша, Доги и Рузвельт высыпали в коридор.
На лицах наших «вторых я» было написано ошеломление, сравнимое по объему только с количеством орехового масла на банановых сандвичах, которое окончательно доконало беднягу Элвиса Пресли.
Я не понимал, как это могло случиться, потому что раньше этого не случалось. Мы не встречали себя в этом коридоре на пути вниз, когда ехали искать ребятишек. Но если мы встретили себя сейчас, почему я не помню об этом?
Парадокс. Парадокс времени, понял я. Ты знаешь меня и математику, меня и физику. Я — это еще и Пух, и Элиот. У меня болела голова. Я изменил судьбу Бобби Хэллоуэя, и это казалось мне чистым чудом, а не просто математикой.
Лифт был заполнен тусклым красным светом и неясными темно-каштановыми фигурами детей. Его двери начали закрываться.
— Держи! — крикнул я.
Нынешний Доги заблокировал дверь, стоя наполовину в люминесцентном свете коридора, наполовину в сумрачном красном свете лифта.