Владимир Петрович просто отбывал номер. В мыслях, наверное, он был уже далеко отсюда — то ли на Старой площади, то ли на Лубянке, а может быть и в "Белом доме". Вместе с ним в кабинете оказалось еще человек шесть из руководства Узбекской КП и начался какой-то бесконечное партсобрание в обстановке "без галстуков". Мы порассуждали в горбачевском стиле о "новом мЫшлении", о "единстве многообразия и плюрализме в политике", потрепались о "консенсусе в обществе и перспективах рационального выбора", сошлись в оценке блестящих итогов международного сотрудничества на всех уровнях. Потом два часа пили зеленый чай с восточными сладостями под трепотню местного идеолога процессов "углубления, ускорения и переоснащения". Он пространно говорил о братской взаимовыручке великих русского, узбекского и английского народов в годы Второй Мировой Войны, о совместных предприятиях на базе советских индустриальных гигантов, о необходимости быстрейшей конверсии и разоружения во всем мире — в общем, плел узбек словесные кружева так умело, идеологически выдержано и немудрено, что я едва не уснул на каком-то особенно удачном пассаже о "внедрении передового опыта развитых стран и Советского Союза". Имени этого пламенного глашатая Перестройки я не запомнил, да и не смог бы при всем старании. Тюркоязычные народы будто издавна соревновались между собой в том, кто придумает наиболее непроизносимое имя. И язык сломаешь, вымучивая кокое-нибудь "Рахматулло Низаметдинович Ташмухамедов", и второй раз не произнесешь, даже обладая эйдетической памятью. Это так же сложно, как названия исландских вулканов и норвежских фьордов. Поэтому я пропустил его имя и должность мимо ушей.
Двое — узбек и колоритный украинец — пытались заговорить со мной напрямую на английском, но выходило у них это столь скверно и так похоже звучанием на голландский, что без переводчика понять их оказалось невозможно совсем. Да и Анищев глянул на обоих неодобрительно, не желая становиться пассивным слушателем непонятных переговоров своих подчиненных с заезжим иностранцем.
И только после этого, когда в окнах кабинета стало темно и появились первые звезды в небе, выяснилось, что официальная часть встречи закончилась. Товарищи коммунисты попрощались и мы остались вдвоем с Владимиром Петровичем. И переводчик, притулившийся в уголке, где отпивался после длиннейшего рабочего дня опостылевшим чаем.
Вот сколько знаю "Петровичей" — из них всегда получаются две категории людей: либо запойные алкаши, либо большие начальники. Анищев был, конечно, из вторых.