Вскоре после этого была получена телефонограмма о начавшихся мирных переговорах с немцами и о перемирии.
Надвигающийся позор ожег и без того выжженную душу офицера. Казалось, что уже дошли до полного предела унижения и боли. Офицеры были без погон, без оружия и отчуждены от тех, с которыми столько времени делили опасность. Многие были назначены комитетами на должности писарей, кашеваров или отосланы в обозы к двуколкам. В целом ряде частей офицеры стрелялись.
Опять прикололи нескольких офицеров, что называлось теперь - отправить в штаб Духонина.
Перед каждым офицером встал мучительный вопрос - за что ?
Три года Великой войны. Три года жизни среди опустошения и крови с тягою на душе за своих подчиненных. Не так легко посылать людей на смерть и видеть смерть. Но об этом сурово молчали. По неписанному закону говорить и думать о смерти было нельзя, хотя она и вошла в жизненный обиход.
"Ты смертен, человек. Поэтому живи, как будто каждый день последний для тебя,
А вместе с тем, как будто впереди еще полвека до краев богатой жизни,
Законы Божеские чти и духом радуйся - нить блага выше на твоем пути"...
Этот завет древней Эллады невольно выполнялся на войне. И жили на фронте - в походах беззаботно, как кочевники, а в резерве или на позициях, в дни затишья, простою жизнью со всеми ее радостями, мелочами и страстями. Но в отличие от тыла эту обыденную жизнь ежеминутно мог подхватить внезапный шквал. И сразу становилось все ничтожным в сравнении с тем главным, что вырастало перед каждым.
Никто не смел говорить и о мире, о нем можно было только мечтать и не вслух, а про себя. И каждый но своему рисовал себе свою долю на будущем пиру, но в тайниках души у всех одинаково мир казался вожделенным концом и прежде всего тем ослепительным днем, когда невесты, жены, дети, весь народ будут встречать победителей со слезами восторга, радости и с цветами. Во имя этой сладостной минуты было легче терпеть все годы лишений, когда подчас сухая доска, на которой можно протянуться, казалась недосягаемой роскошью.
А если внезапно появлялась мысль, а вдруг Россия не победит, делалось холодно, жутко, и страшная мысль немедленно изгонялась. верою - этого быть не может. И вот теперь навис позор. Чувствовали и солдаты великую неправду совершающегося, и мятежный дух искал виноватых.
С опустошенной душой разъезжались с фронта офицеры. Начался отлив и всей солдатской массы.
Солдаты разбили денежные ящики. Поделили деньги, полковые запасы, лошадей. Запасливые и побойчее поехали домой верхом, часто конь-о-конь. Другие небольшими шайками, пешком и на двуколках, хлынули в пограничные местечки, города.