СИБИРЬ. СЕНТЯБРЬ 1991 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.
От приемной кабинет отделяло две двери. Первая — внешняя, полированная с табличкой "Заместитель начальника краевого Управления Министерства Внутренних Дел полковник Щеряга Д.В." — для представительности. Вторая — внутренняя, обитая темно-коричневым дерматином поверх толстого слоя поролоновой прокладки — для того, чтобы ни звука не вырвалось наружу, когда полковник Д.В.Щеряга устраивал кому-то из подчиненных разнос.
— Разрешите войти? — поролоновая дверь отворилась мягко и бесшумно.
Полковник Щеряга поднял голову от рассматриваемого листа бумаги и, сильно сощурившись (читать в очках он начал совсем недавно и еще не привык их вовремя снимать и одевать), поглядел на вошедшего.
— Давай, капитан, проходи, садись, — Щеряга немного привстал, указывая рукой на стул. — Сейчас мы с тобой все обсудим. Давай-ка сначала чаю выпьем.
— Спасибо, не надо…
— Давай, давай. Это не та дрянь, которую сейчас по телевизору пьют за дружбу и любовь в дружеских беседах.
Щеряга нажал кнопку селектора.
— Леночка принеси нам два чая. И минут двадцать не соединяй меня ни с кем, ладно?
Кабинет Щеряги, как и полагалось при его должности, был огромен. Рабочее место полковника располагалось, естественно, у дальней от входа стены: большой письменный стол, изрядно захламленный бумагами и папками, несколько телефонных аппаратов, селектор, массивный письменный прибор, удобное кресло, обязательный портрет Президента Союза Советских Социалистических Республик Михаила Сергеевича Горбачева над головой и даже новомодный персональный компьютер, впрочем, почти всегда выключенный. Торцом к столу хозяина кабинета стоял длинный стол для совещаний, именно к нему, у самого стыка со столом полковника и присел капитан Советской Армии в отставке Балис Валдисович Гаяускас. Из широких окон, которые составляли большую часть одной из стен кабинета — как раз той, напротив которой сидел Балис, лился яркий солнечный свет: стояли последние дни бабьего лета.
Пока вольнонаемная секретарша полковника расставляла чашки и блюдца, Балис пытался угадать, что же за разговор ему предстоит. Казалось бы, визит к Щеряге должен был быть чистой формальностью: когда после августовского путча ему спешно оформляли увольнение из рядов Вооруженных Сил, Огоньков сразу предложил работу в милиции далеко в Сибири. Балис так и не узнал кто именно в руководстве и на каком уровне попытался создать эту программу помощи тем, кто отстаивая Союз на его окраинах, после крушения державы (хотя формально СССР продолжал существовать, и Горбачев на встрече со специально подобранными гражданами гневно кричал в объектив телекамеры: "Кто вам сказал, что Союз развалился?", но все понимали — империя доживает свои последние дни) оказался вынужденным покинуть родные места, без надежды вернуться туда в обозримом будущем. Речь в первую очередь шла о бойцах Вильнюсского и Рижского отрядов милиции особого назначения, а так же о работниках местных органов власти и прокуратуры в смутное время выбравших сторону СССР. Как оказалось после трех драматических августовских дней — сторону проигравшего. Программа была сырая, непродуманная, да еще и совершенно ненужная верхушке новой власти, нутром чувствовавшей, что те, кому они помогают, никогда не станут для них своими. Но все-таки она существовала и как-то работала. В эту-то программу Огоньков как-то умудрился включить и Балиса, поэтому и оказался отставной капитан морской пехоты в кабинете заместителя начальника краевого Управления МВД.