— Это... оскорбление! — заикаясь от волнения, выпалил Мурат. — Ты обвиняешь меня в грязных мыслях?! Я не стану выслушивать такое!
— Не горячись, парень, — прикрикнул на него Дзабо. — Ты не на игрищах. Ты на нихасе, а здесь молодым положено молчать и сносить все, что будет сказано в их адрес. Молчать, хотя бы и кипела у тебя кровь. Убери руки с кинжала! — потребовал он.
Мурат повиновался.
— Я все сказал, — заявил Батырбек и сел на свое место.
Опять нихас заспорил, загорячился, и Дзабо пришлось вскочить, застучать палкой по земле, чтобы утихомирить горцев:
— Пусть каждый говорит поодиночке! У нас не городской базар!
Зарема стояла в стороне, и сердце ее стучало так, что, заглуши оно шум нихаса, она не удивилась бы. Неужели нихас встанет на сторону Батырбека? Как люди не видят, что он не прав? Она знает, что будет сын! Почему ей не верят? Зря все смеются, зря подвергают сомнению ее уверенность. Будет сын. СЫН! И он не должен остаться без земли. Не должен! Как они этого не понимают?! Он имеет право на землю, потому что он сын Таймураза. Потому что он Тотикоев! О небо, не допусти несправедливости! Образумь стариков! Образумь Батырбека, ведь я ношу в себе его племянника! Наставь нихас на истину, о сидящий на белоснежных вершинах! Она жадно глотала слова каждого, кто высказывался на нихасе. Она страстно спорила с теми, кто подвергал сомнению ее право на землю Тотикоевых, на маленький клочок ее!
— Мы все сказали, — услышала она голос Иналыка. — Теперь скажи ты, почтенный Дзабо.
Дзабо впервые должен был подвести черту. Как легко ему было раньше высказываться, когда не он, а Асланбек принимал окончательное решение. Но сегодня его слово, его вывод определят судьбу человека. Как же быть? Ведь думать надо и о традициях. Отказ от них ни к чему хорошему никогда не приводил. Ему жаль эту женщину, к которой рок так несправедлив. Но прав и Батырбек. Вдруг дочь Дахцыко родит девочку. Тогда над ним, Дзабо, будет хохотать все ущелье! Как поступить? Какой найти выход? Наступила минута торжественной тишины. И хотя радость разлилась по телу от мысли, что сейчас его слово станет законом, что отныне он решает все важнейшие вопросы жизни аула, Дзабо не смог скрыть и озабоченности.
— Справедливо мы решим или нет — знает только Всевышний, — поднял голову к небу старейший. — Ему и только ему известно, кто появится у покойного Таймураза — наследник или дочь. А мы это сможем сказать, когда увидим дитя. Не раньше. Так было и так будет. Позор, если мы нарушим закон наших предков, — и Дзабо обратился к Мурату: — Если эта женщина не понимает законов — объясни ей. Не смею я идти против совести, а она твердит мне, что не должен я на слово верить этой несчастной, которая убеждена, что даст аулу мужчину. Поживем — увидим.