А что делать с Заремой? Не приняли ее в доме, не приняли... И он это видит, и она не слепая. Терпят, потому что это была его, Асланбека, воля. Терпят, но своей не считают. И то понятно — кому хочется сажать себе на шею лишнюю обузу?! Но она-то даром хлеб не ест. С раннего утра в хлопотах. Спать укладывается последней. И уважительная — старается угадать желание каждого. Но ей и поговорить-то не с кем: обходят ее. Конечно, она опрометчиво поступила, выбрав их дом, а не отцовский. Прости ее Дахцыко — а Асланбек не верил, что он убил бы свою дочь, — и жизнь ее наладилась бы рядом с матерью. А что сейчас? Не может же он, Асланбек, приказать своим детям любить ее... Отчаянная она. Откровенная. Не скрывает ни своей любви к Таймуразу, ни беременности.
Неудивительно, что домочадцы смотрят на нее с презрением и недоверием. И еще один раз Асланбек появился на нихасе — в день, когда закончилось строительство дома. Гагаевы уже месяц как вселились в свой хадзар. А это означало, что Хамат проиграл пари. Он снес бы поражение спокойно и достойно. Но именно в тот день, когда Тотикоевы наконец завершили свою стройку, Дзабо спросил у Асланбека:
— Зачем ты Кирилла послал к Гагаевым?
— Печь он им ставит, — пояснил Асланбек.
Хамат так и подскочил на месте. Нетерпение его было настолько велико, что он посмел даже прервать Асланбека:
— Ага! Если Дзамболат только ставит печь, значит, дом его еще не готов? Правильно я понимаю?
Дзабо почувствовал опасность и тотчас пошел в контратаку:
— Дзамболат мог жить в доме и без русской печи.
— Э-э, не так! — закричал Хамат. — Раз делает печь, стройка продолжается. А вот у Асланбека уже ничего не строится. Выходит...
— Погоди, погоди, — победа в пари вдруг оказалась под угрозой, и Дзабо стал искать весомые аргументы, — Дзамболат прорубил дымоход в крыше?
— Ну и что? — подал свой голос Иналык, которого спор забавлял.
— Как «ну и что»? — возмутился Дзабо. — Он уже давно разводит огонь в очаге, живет в доме. Значит, дом готов. Значит, он первый завершил стройку. А поэтому пари выиграл я!
— Нет, не так, — возразил Хамат, — стройка продолжается, и пари — мое! Я уж не говорю о тех неделях, что ушли на поиски тела Таймураза. Учитывай мы это, по чести говоря, пари уже давно было бы моим!
— А Гагаевы разве не прерывались, таская землю на гору? — вскричал Дзабо.
Асланбек был грустен и подолгу молчал. Горцы видели, что с ним неладно, но никому и в голову не пришло, что они видят его в последний раз. Он знал, а они нет. Он и попрощался-то с ними трогательно, сказал проникновенно: