— Да остановись ты! Куда рвешься? Тебе так необходимо изжариться поскорей?
Шооран открыл глаза и понял, что остался жив. Он сам не заметил, когда перескочил невысокий каменный поребрик, ограничивающий мокрый оройхон, и теперь у него под ногами была сухая твердая земля пограничного оройхона. Противоположный, огненный конец этого острова упирался в край мира, но здесь было даже не очень жарко и, главное, совершенно безопасно. За плечо Шоорана держал хромой Хулгал, на которого Шооран налетел сослепу, когда не разбирая дороги, несся к огненным грудам аваров. Те из людей, кто успел скрыться в пограничном оройхоне, подобно Шоорану не могли остановиться и рвались вглубь, в самое пекло. Огонь, боль от ожогов, казались не так страшны, как тяжело ворочающийся всего в нескольких шагах Ёроол-Гуй. Было невозможно представить, что узенький поребрик, разделяющий оройхоны, неодолим для могучего гиганта. Ведь сами люди каждый день, не замечая, переступали эту преграду. Только Хулгал и остановленный им Шооран остались на краю, в нескольких шагах от смертельной зоны.
— Не тронет, кишка тонка нас здесь достать, — злорадно проговорил Хулгал.
Неловко переваливаясь, старик подошел ближе и плюнул на ползущий совсем рядом щупалец: бесконечно длинный и тонкий как нитка.
— Вот ведь пакость какая, там ему только попадись, а здесь ничего не может. Я его хорошо знаю — везет мне на встречи. Раньше тоже бегал от него, отворачивался, а теперь — не боюсь. Но-но, место знай, тварь! — крикнул он и ударил палкой по кончику даже не щупальца, а словно бы уса или волоса, который слепо шарил по краю поребрика, безуспешно пытаясь перелезть через него.
Ус мгновенно обвился вокруг палки, натянулся струной и с легкостью вырвал ее из старческой руки.
— Вот скотина! — огорченно сказал Хулгал. — Палку слопал. Как же я теперь ходить буду?
Шооран не слушал болтовни старика, вызванной тем же нервным потрясением, что заставляло других лезть в огонь или лежать ничком, закрыв руками голову. Самого Шоорана тоже трясло, и он следовал за Хулгалом словно сомнамбула, и если бы Хулгал перешел сейчас роковую черту, то и Шооран, даже не поняв, что делает, тоже отправился бы на гибель.
Чудовище, взгромоздившееся на оройхон, на восемь суурь-тэсэгов разом, молчало, смолкли и крики погибавших; кроме громады Ёроол-Гуя на опустошенном оройхоне не осталось ничего живого. Лишь полчища рук Ёроол-Гуя продолжали жить своей жизнью: бесцельно крошили камень, с жирными шлепками окунались в грязь, резко разворачивались, будто стремились отбросить что-то. Потом студенистое тело раздалось в стороны, словно по нему провели глубокий разрез небывало огромной бритвой, и изнутри выдавился глаз — круглый и немигающий, большой, словно чан для харваха. Глаз жутко вращался, взблескивая черной глубиной расплывшегося зрачка, и вдруг остановился, вперившись почти осмысленным взглядом в лицо Шоорану. Взгляд тянул к себе, требовательно звал, и Шооран, шумно выдохнув воздух, шагнул навстречу, но костлявые пальцы Хулгала сомкнулись на плече, а дребезжащий голос разрушил наваждение: