.
В таких глухих деревнях, как Горки, где еще так недавно не было поблизости ни школ, ни церквей даже, все население занималось сапожным ремеслом. Крестьянских детей отдавали сызмальства в обувную мастерскую — «сажали на липку», по тамошнему выражению [2]. Но так как земля не кормила крестьянина, ничего другого там нельзя было делать. Поэтому все, что было в таких деревнях живого, предприимчивого, добивавшегося благосостояния, уходило в город, в столицу, где каждый находил себе дело по вкусу и по способностям. Большинство занималось в городах торговлей. Разбогатев, купцы выписывали своих жен и детей, остававшихся в деревне до поры до времени.
Моих двух дедушек привезли совсем маленькими в начале девятнадцатого столетия, в 1808 году, в Москву, где их отцы уже успешно вели торговлю. Сыновей своих они с малолетства брали в свои лавки «мальчишками на побегушках», приучали их к делу.
Мой дедушка по матери, Михаил Леонтьевич Королев, всю жизнь торговал обувью сначала с отцом, потом с братьями, потом один и стал, наконец, учредителем известного в Москве «Торгового дома М. Л. Королева». Это дело продолжалось больше ста лет, до 1918 года, до революции.
Когда Королевы переселились в Москву, они долго жили одним патриархальным многочисленным семейством, во главе которого стоял сначала отец, а потом старший брат Михаил Леонтьевич — наш дедушка. С течением времени Королевы купили обширную усадьбу на Зацепе в Лужницкой улице (теперь там устроен Театральный музей Бахрушина), жили они одним общим хозяйством, и строй жизни был строгий: отец являлся вершителем судьбы не только своих детей, но и внучат. Крестьяне, они и в городском купеческом звании сохранили сельский родовой быт. Но этот быт отходил в прошлое.
В нашем семействе он уступил естественной силе вещей: отец умер, семьи братьев разрастались, на усадьбе становилось тесно. А торговля шла хорошо, братья стали понемногу выделяться. Один переселился в Петербург и там открыл магазин обуви. (О нем, между прочим, упоминает Чернышевский в своем романе «Что делать?»: «Вера Павловна любила франтить и носила ботинки от Королева».)
Но ко времени Чернышевского старокупеческий быт уже разрушался. Это тот момент его, который увековечил в своем творчестве Островский. В его пьесах из замоскворецкого быта мы видим уже полное вырождение этого быта, одни его формы, лишенные живого содержания. Тут патриархальная власть старшего заменяется деспотизмом, грубым произволом сильного над слабым.
Но Островский как художник брал образцы яркие, типы людей выдающихся, характерных для этого отживающего строя. Жизнь людей рядовых идет глаже, тусклее и счастливее.