1916. 29 марта. 12 ч. н. Ст. Слюдянка
Катя милая, наш поезд стоит на какой-то Слюдянке целый час. Выползаю из своего купе. Спать вовсе не хочется. И хотя есть тоже не хочется, но заказываю себе кофе и какую-то еду. Необыкновенно много ешь в пути. Без неудовольствия пообедаешь и 3, и 4 раза в день. Дорога живописная. Чувствуется мощь Байкала. И тоска в воздухе мне чудится везде. Тени замученных. Я привезу отсюда ларец горьких слов.
Катя родная, целую тебя. Твой К.
1916. 31 марта. Вечер. Чита, «Даурье», № 31
Катя милая, я наконец доехал до интересных мест, где все уже говорит о настоящем Востоке, — лица, одежды, краски неба. Катался за город, и закат был точно на японской картине. Пробуду здесь три дня. Потом путь в Маньчжурию.
Обнимаю тебя и хотел бы слышать, что ты отдыхаешь. Твой К.
1916. 1 апр. 8-й ч. в. Чита, «Даурье», № 31
Катя милая, я вчера читал хорошо, чувствовал магнетизм между собою и слушателями. И сегодня иду читать с удовольствием, ибо вчера убедился, что здешняя публика стоит того, чтобы перед ней выступать.
Так страшно несоразмерны города. Иркутск, например, мне очень не понравился, что-то в нем противное, хотя публики было много. Здесь публики меньше, но я чувствую настоящих людей. Но, вообще, Сибирь не моя страна.
Обнимаю тебя и целую. Твой К.
1916. 2 апреля, 11 ч. н. Вагон
Катя родная, я еду в Харбин, уехал из Читы сегодня в 5 ч. д. Какая даль! Между нами уже часов пять разницы, и сейчас ты, верно, собираешься обедать. Может, какую-нибудь весточку получила от меня и по телефону поговорила с Мушкой. Я больше не знаю этого надоедливого инструмента и, если в гостинице в том или ином городе кто-нибудь вздумает вызвать меня к телефону, я никогда никому не дарую чести подойти к этой адской машине.
Я послал сегодня на твое имя 3 книги: греческий текст «Вакханок» Еврипида и переводы Анненского, Алексеева и Зелинского. Это книги Нилендера. Пожалуйста, отдай их ему и передай от меня сердечный привет. Мне, однако, эта вещь глубоко ненавистна и Еврипид противен. Вообще, греческим языком я овладеть хочу непременно, но знаю, что греков буду ненавидеть всегда.
Познакомился в вагоне со священником грузином, который все время войны был на фронте, а сейчас едет к своей семье во Владивосток и зовет меня гостить к себе в имение, хочет показать мне охоту на тигров. Он рассказывал мне много интересного о войне. А я ему рассказывал об Испании и бое быков, которыми он интересуется, он слушал как ребенок. Не странно ли?
Еду, еду. Ветер поет. Целую тебя, милая. Твой К.
1916. 4 апреля. 6-й ч. в. Харбин, «Moderne