Соскучился я, Катериночка, очень хочется вернуться. Хочу начать какую-то новую полосу жизни.
Обнимаю тебя и целую твое лицо. Твой Рыжан.
P. S. Японские марки — для Ниники. Тане П. — мой поцелуй.
1916. 24 мая. 5 ч. д. Кит. Вост. ж. д. Ст. Борзя
Катя милая, я уже опять в Забайкалье, ночью приезжаю в Читу, послезавтра из Иркутска уже вступаю в полосу настоящего возвращения. Едем пока без опоздания и без загромождений. Не знаю, как будет дальше. Хорошо было проехать цветущую Маньчжурию. Я никогда еще в жизни не видел столько ландышей. Весь наш поезд был свадебным поездом, они белели из всех окон. Ландыши и орхидеи, белые и голубые. Изысканно-прекрасные белые орхидеи растут там в изобилии. Сейчас еду зеленой пустыней. Я радуюсь возвращению — как радовалась бы Литва>{120}. Это предельная степень. Целую тебя. Скоро свидимся. Твой К.
1916. V. 25. 11 ч. у. Забайкалье. Ст. Бада. Вагон
Катя милая, я уже чувствую себя почти в близости от Москвы и Ладыжина. Правда, половина Сибирского пути уже за мной, миновали Читу сегодня утром в 6 часов. Еду в дыме, густом как туман. Это горит лес, кабинетские леса>{121}. Дым стелется на многие десятки, кажется, на сотни верст. Даже небо затянуто дымом, и Солнце скрылось.
Я сейчас в очаровании только что прочитанной фантазии Beckford’a «Vambek» [169], в издании Маллярме. Это гениальная вещь, исполненная архитектурной музыки. Я мало знаю прозаических книг, которые бы так мне нравились. Если ты еще не читала эту вещь, не читай. Я с удовольствием буду читать ее вслух в Ладыжине. Мне это так же нравится, как «Peau de chagrin» [170] Бальзака, и может быть сильнее. Я нашел формулу для этого произведения. Когда вчера в полночь я его кончил, у меня невольно вырвалось восклицание: «Здесь вся грозность суровой грозы, промчавшейся со своими чудовищными тучами, и вся трогательность нежного цветка, дрожащего на тонком стебельке под тяжелой каплей дождя». Хорошо, если бы ты наготовила на лето достойных французских книг. Я очень соскучился по Франции и буду считать великим счастьем опять попасть туда. У меня с французами гораздо больше общего, чем с русскими.
Где ты сейчас теперь? Напишу с дороги еще — и в Брюсовский, и в Ладыжино.
Целую тебя и Нинику. Радуюсь возвращению. Твой К.
1916. 31 мая. Урал. Вагон
Катя милая, я не знаю, где ты сейчас. Верно, в этот солнечный вечер ты прощаешься с Брюсовским. Или нет? Я не могу тебе выразить, как мне глубоко жаль, что этот дом продан, что его больше нет. Для меня он часть тебя, часть меня, часть нашей жизни. Я люблю все прошлое с суеверной привязчивостью. И у меня такое чувство, что вы все очень пожалеете, что этого дома больше нет. Я послезавтра в Питере. Счастлив безгранично, что еду домой. Точно из ссылки возвращаюсь. Обнимаю тебя. Писал в Брюсовский. До скорой встречи в Ладыжине. Твой К.