Я читаю разные испанские драмы, — на Пасхе будет где-то играться пьеса Сервантеса «Театр Чудес», я буду говорить вступительное слово об испанском театре. Собираюсь также выступить перед рабочей аудиторией, но с чисто художественной темой, верно об Океании.
Обнимаю тебя. Не падай духом. Мы дождемся зари. Твой К.
1918. 9/22 апр. Ночь. Москва
Катя милая, я совсем закрутился опять с ежедневными выступлениями. Надеюсь, что сегодня в Румянцевском зале Румянцевского музея, где было торжественное открытие «Русско-итальянского общества» (прилагаю нашу программу) и где я говорил речь на тему: «Что мне дает Италия», — я закончил более или менее надолго свои выступления. Я соскучился по тишине и по книгам, которые последние две недели были заброшены. Впрочем, я писал и стихи последнее время. Буду тебе в каждом письме посылать по 2–3 стихотворения. Я корректировал также и уже подписал к печати свою лекцию «Революционер я или нет», это книжечка в 50 страниц, я очень радуюсь ее выходу, пошлю тебе несколько экземпляров, верно, через неделю.
Милая, два твоих последних письма были очень грустные. Я так остро почувствовал горечь того, что мы так долго разлучены. Мне больно, что я не с тобой, что я лишен очарования твоей близости и что я не могу ни в чем тебе помочь, когда тебе грустно и трудно, я бы без усилий помогал тебе во многом, если бы мы не жили раздельно, во мне много энергии, не гаснущей и не изменяющей мне, ибо моя душевная подавленность (когда станет, наконец, невтерпеж) не длится более нескольких часов. Воистину я солнечный, и хорошо, что хоть я один не поддаюсь мутным туманам и упорно дышу золотым воздухом Поэзии. Я больше не испытываю ни раздражения, ни огорчения, ни гнева. Если бы большая половина России провалилась в огненное жерло, — а она этого стоит, — если бы половина всей земли была внезапно залита Океаном, а она этого вполне заслужила, — я вряд ли написал бы об этом стихотворение в 8 строк. Нет, я знаю, на меня это не произвело бы ни малейшего впечатления. Мои книги, мои мысли, мои стихи, ты и Ниника, Елена и Миррочка, Нюша, Кира и еще десяток дорогих лиц — больше мне ни до кого и ни до чего нет абсолютно никакого дела. Не думай, что это — преувеличение. Перед Тем, Кто дал мне жизнь и любимых и певучих строк золотые россыпи, — я более не связан ни со страной, которая была моей Родиной, ни с Человечеством. Но вот эти голубые подснежники, которые на моем столе, я беру их сейчас и близко смотрю на них, они родные. И буду сейчас читать о старинных музыкальных инструментах, это мне дорого. И буду читать о рядах живых существ, называющихся зверьми, они мне близки, их математическая точность, их неизбежность мне нравится как Божья воля. А засыпая, я буду тихонько радоваться, что есть Кто-то, Кто знает все, и я в Нем.