1922. 26 октября. Париж
Моя милая, любимая Катя, вот, наконец, я пишу тебе опять из Парижа, из нашего Парижа. Я писал тебе накануне отъезда из Сен-Брэвена и опустил письмо ночью, перед последней своей прогулкой около Океана. Все мысли уходили к тебе в эти грустные торжественные часы. Я обещался написать тебе еще на другой же день по приезде в Париж. Это оказалось неосуществимым. Я приехал 17-го, — почти и не почти, а в точности, — 1½ недели тому назад, но дни промелькнули как часы. Нюшенька нашла прелестную небольшую квартиру — во 2-м этаже, четыре комнаты, чистые и даже нарядные, солнечные, ванна, электричество, 600 франков в месяц. При падении франка в 5 раз против прежних это так недорого, что квартиру можно считать находкой. Другие за то же платят по 1000 франков и больше. Это в месяц! На rue Raynouard [180] мы платили 1000 фр. в месяц, а квартира была хуже.
Мы в двух шагах от станции метро «Pasteur». Пять минут ходьбы до Латинского квартала, минут 20 до Пасси.
Моя комнатка выходит своим окном на пустынную уличку. С балкончика можно видеть церквульку напротив и немного дальше какой-то сад за каменной стеной. Шум от повозок бывает неистовый лишь раз в неделю, под утро, перед базарным днем. Притом ввиду того, что улицы бедные, здесь почти не ездят ненавистные мне автомобили, вовсе не ездят пакостные автобусы и нет отвратных трамваев. Простые человеческие повозки я воспринимаю в лике живописности и некоторого, не неприятного, ритма.
Внизу в нашем доме хороша новая библиотека. И то я, то Миррочка (она, как я, неистовая книгопожирательница), мы ежедневно ходим в нее за французскими романами и новыми книжками журналов.
Первые дни ушли на попытки найти какую-нибудь работу, — пока безуспешные, — на свидание с людьми, которых не видел так долго, на прогулки. Сегодня утром один ездил по делу к Madeleine [181]. Видел наши улицы, наши места, где мы когда-то столько жили и столько пережили, моя прекрасная, моя любимая Катя. Я не могу никогда видеть ни Madeleine, ни лучезарную place de la Concorde [182] без того, чтобы тотчас же не начать напряженно о тебе думать. Милая, светлая душа, ты так вошла в мою жизнь, когда я ваял самого себя, что если во мне есть что-нибудь драгоценное и изваянное, поистине я не знаю, мое это или твое.
И Александра Ивановича Урусова вспоминаю. Все наше прошлое, далекое — и всегда живое в душе.
Мне хочется послать тебе сонет, написанный в солнечное утро третьего дня.
Шестнадцать месяцев над влагой Океана,
Прогулки долгие близь кружева волны.