— Но, насколько я понимаю, ты единственный, кто знал о существовании этой коробки.
— Должны быть и другие. Расследуйте!
— Конечно, о чем говорить… Но ведь ты знаешь, как обстоят дела: устное заявление, не подкрепленное доказательствами, в папку не подошьешь.
Я рассеянно кивнул. Все это звучало не очень ободряюще. Надо было мне раньше думать. Как только Ялмара Нюмарка сбила машина, надо было тут же взять ключ от квартиры и спрятать коробку в надежное место. Материалы в ней были исключительные. Если она исчезла, то теперь афера с пожаром на «Павлине» навсегда останется покрытой мраком, личность Призрака никогда не сможет быть установлена. Последние крохи интереса к этому делу Ялмар Нюмарк унес в потусторонний мир, туда, где уже никто не роется в архивных папках, ибо там подводится последняя черта всему и срываются покровы со всех тайн.
— Тебе нечего больше добавить? — спросил я Якоба Е. Хамре.
— Нечего.
— Сообщишь, когда получишь протокол вскрытия?
— Да. Ради, старой… дружбы.
Я заметил, как он запнулся перед словом «дружба». Эта заминка сказала мне о многом.
После скоропостижной смерти Ялмара Нюмарка время как будто бы остановилось для меня. Я допоздна засиживался в своей конторе. Для большинства рабочий день закончился, и город должен был вот-вот опустеть. Каким-то чудом отдельные участки неба совсем очистились от облаков, только несколько крохотных пушистых барашков нависли над островом Аск, и на них падали отсветы заходящего солнца. Золотистый свет струился по городу, заполнял пространства между каменными фасадами, создавая неожиданную игру света и тени, заставлял оконные стекла переливаться и сверкать.
Я был не в состоянии сосредоточиться на чем-либо после разговора в полиции. Пообедал в кафетерии на втором этаже, перечитал в своей конторе дневные газеты. Теперь я сидел у открытого окна на четвертом этаже и погружался в звуки угасающего дня, которые доносились отовсюду. Вечерний отдых наступил еще не для всех, для некоторых рабочий день только начинался. Внизу, на Рыночной площади, проповедник готовился к проповеди.
Я помнил его столько, сколько помнил себя. У него все то же бледное лицо, те же растрепанные волосы, все те же восторженные интонации, когда он говорит об Иисусе. Он словно бы пришел из страны доверчивого детства, где все ясно и существуют только черные и белые краски. Бог — это человек с бородой, который сидит среди облаков в отблесках солнца, а смерть — это нечто далекое, неосязаемое, тебя лично не касающееся. Это то, что происходит с бандитами и индейцами в фантастической Америке. Или это случается с дедушками и бабушками, когда они уж очень состарятся.