Марина изумилась по-настоящему:
— Вы серьезно?!
— Абсолютно. Всю правду говорю, какая она есть. В общем и целом. Я вернулся и быстро, через несколько месяцев, на гражданке загрустил. Вроде, кажется что-то не так. Я в мирной Москве, хожу в клубы, с ребятами своими вижусь, война позади, что же не так?! А потом сообразил: потому-то и тоскую, что вижусь с парнями здесь, а не там! И думаю о том, как в Чечне был, и часто по ней скучаю, как полный идиот.
Марина откинула платок от лица.
— Не понимаю… Как это так? С вами в Москве что-то случилось?!
Павел положил себе второй кусок торта.
— Да ничего! Вы просто никогда не воевали. Люблю сладкое… Вот я сейчас вижу вокруг себя обычных городских мажоров, никогда не нюхавших пороха. У них — капризных, избалованных — все интересы сводятся к девкам, выпивке и закуске. А там, на передовой, — настоящие мужики, сильные и отчаянные. Пахнут потом и кровью. Знаете, с тех пор, после войны, ни музеи, ни всякие архитектурные памятники меня уже больше не колышат. Для меня они стали не достопримечательностями, а стратегическими объектами, которые я видел глазами военного. И мне требовалось быстро решить — следует ли их немедленно взорвать или пока оставить в покое. Жизнь для меня превратилась в постоянную войну, где боевые действия не прекращались ни на минуту. В общем и целом.
— Это страшно… — прошептала Марина. — Бедный вы мой…
Она сейчас готова была обнять, прижать к себе и расцеловать этого парня с шарообразной головой, почти ровесника ее Славы.
Слава, Славочка…
— Нет, почему?… — Павел опять допрашивающе улыбнулся. — Ничего особенного, я вам скажу. Просто каждый по-своему видит и представляет себе жизнь. А теперь я ношу растяжку…
Марина вздрогнула.
— Растяжку? Это еще что такое?
— А вот… Такая хитрая штучка… — Павел показал на себе какие-то веревки. — Одно движение руки у бедра — и тебя нет! Взлетаешь на воздух вместе с теми, кто к тебе приблизился. Вы ведь понимаете: мы никогда не сдаемся в плен. Всю правду говорю, какая она есть. Поэтому если ты тяжело ранен, теряешь силы и понимаешь, что надежды на спасение нет… На тот случай, кроме вшитой в воротник ампулы с цианидом, у каждого из нас на шее еще три растяжки для самоликвидации. Три про запас. Как запасное кольцо у парашюта. Только там — для спасения… Сейчас оставил себе одну. Чтобы быть готовым уйти в любой момент. Мало ли что…
— Но сейчас-то зачем? — прошептала подавленная Марина. — Вы ведь не на войне…
— Я всегда на войне. В общем и целом, — усмехнулся Павел. — А ведь я, Марина Евгеньевна, зомби… Да, да! Думаете, просто головой стукнутый? Нас готовили к Чечне два месяца: рукопашный бой, минирование, все такое прочее… И с нами работали медики. Методом гипноза, погружения, по системе «сомнамбула». Я закодирован и помню сейчас планы и маршруты разных городов, где я никогда не бывал: улицы, дома, этажи… Могу нарисовать. Верите, нет? Вот часто спрашивают, кому нужна война. Говорят — воюющая страна слабеет. Но это теоретически, и у всех нынче очень старый, допотопный учебник. Война нужна тем, кто торгует оружием и военной техникой. Где же еще, как не в бою, демонстрировать технические военные новинки? Другие страны посмотрят, заглядятся да и купят. Танк «Буратино», например… Классная машина, я вам скажу. Куда угодно без промаха попадет! И где же еще банкам отмывать ворованные деньги, как не на войне? Ведь это очень удобно и выгодно: они оплачивают спецназ — знаете, сколько это стоит? В среднем мы получали по сто баксов в день. Снайпер-одиночка, работающий часа четыре от наступления полной темноты до рассвета, может за ночь получить штукарь. Ну конечно, если принесет доказательства, что уничтожил определенное количество человек: уши, глаза убитых… Значит, банк платит спецназу, тем самым помогает родной стране — у нее же нет таких бабок! Да воюющая страна — любая — всегда в выигрыше! А среди контрактников в Чечне — полно уголовников, которые идут воевать вместо тюрьмы. Они и пьют, и своих убивают: просто так, за то, что выпить не дали! Всю правду говорю, какая она есть.