Но один человек ненавидел Мориарти сильнее прочих. И это чувство было взаимным.
Профессору приходилось трудиться сразу на двух поприщах (представьте себе этакий жуткий кадуцей, где переплетённые змеи — это математика и преступность) и одновременно неустанно бороться за превосходство, или даже нет — просто за выживание, с неким джентльменом, которого он считал своим главнейшим противником, своей прямой противоположностью, своим заклятым врагом.
С сэром Невилом Эйри Стэнтом.
Не знаю, как именно всё началось. Они возненавидели друг друга задолго до моего назначения вторым номером и псевдошефом нашей фирмы. При любом упоминании Стэнта Мориарти моментально наливался краской и шипел. Никаких пояснений по данному вопросу мне так и не удалось добиться. Знаю лишь, что впервые они встретились как ученик и учитель: Мориарти помогал юному Невилу готовиться к экзаменам. Быть может, профессор на глазах у всего класса разбил в пух и прах первое квадратное уравнение многообещающего математического дарования. Или же Стэнт преподнёс ментору червивое яблоко. Как бы то ни было, засверкали мечи и гневные взгляды, а эти двое сделались врагами на всю жизнь. Поскольку мои заметки могут впоследствии вызвать некоторый научный интерес, вот вам несколько фактов, которые я почерпнул из старых изданий «Таймс».
1863 год. Работа двадцатитрехлетнего Невила Стэнта, совсем ещё мальчишки, бывшего ученика профессора Джеймса Мориарти, вызывает шумиху в астрономических кругах. Называлась она «Дифракционные свойства окуляра с круглой диафрагмой». По мне, так не самое удачное название, то ли дело «Охота на крупного зверя в Западных Гималаях» или же «Девять ночей в гареме». Обе книги, между прочим, написаны вашим покорным слугой, хотя последнюю вам вряд ли посчастливится раздобыть: большую часть тиража сожгли по постановлению Королевского суда, а немногочисленные уцелевшие экземпляры найдутся разве что в личной библиотеке судьи, который это постановление и вынес.
1869 год. Стэнту достаётся кафедра Лукасовского профессора математики в Кембридже, как до него Исааку Ньютону, Томасу Туртону, Чарльзу Бэббиджу и прочим умникам (сплошные светила, так мне, во всяком случае, говорили). Будь вышеупомянутая кафедра кафедрой в буквальном смысле слова — это было бы произведение работы Чиппендейла, покрытое ручной резьбой и трёхдюймовым слоем позолоты. В придачу к званию Лукасовский профессор получает весьма солидные тити-мити и бесплатное жильё, все встречные и поперечные студенты обязаны перед ним раскланиваться, а сестра декана каждый четверг приглашает на чай. Стэнт едва успел нагреть местечко, как его уже повысили — ещё более почётная плюмианская кафедра астрономии и экспериментальной философии. Официально она называется кафедрой, но на самом-то деле все в Кембридже именуют её плюмианским троном.