— Ведь я же гость, разве нет?
В час он звонит ночному портье и просит у него снотворное. Честный малый отвечает, что лекарств не держит, но сообщает, что совсем близко, на углу улицы, можно все достать — кокаин, девочку, мальчика, амфетамины и — уж наверняка — транквилизаторы. Все это прекрасно, но придется вставать, одеваться…
— Ну хоть аспирин-то у вас есть?
— Да, мой собственный, у меня что ни ночь — то мигрень!
— Ссудите мне две таблетки, я вам завтра верну.
Вот так, через ацетилсалициловую кислоту, Орланда продемонстрировал единство духа с Алиной. Люсьен Лефрен, не так сильно веривший в могущество фирмы «Байер», попытался вернуться к своим мучительным грезам, но Орланда, укрепившийся в вере, ничего не слышал и спал сном праведника.
Выспавшись, он ощутил прилив энергии и готовность устроить генеральную уборку на улице Малибран — с помощью мыльной воды и одного из тех антисептиков, из-за которых в больницах всегда так мерзко пахнет гигиеной. Он очень удивился, не найдя постельного белья на смену: судя по всему, Люсьен Лефрен довольствовался парой простыней — наверное, стирал и сушил их в один присест в какой-нибудь прачечной. Матрас — более чем сомнительного качества — защищал фланелевый чехольчик: Орланда решил все выбросить и отправился в магазин по соседству, торгующий спальными принадлежностями. Он собрал грязную посуду, клеенку с кухонного стола, зубную щетку и две махровые рукавички — короче, все, что показалось ему подозрительным, — и опомнился уже ближе к вечеру в разоренной, но такой чистой комнате, что стерильностью она могла запросто поспорить с операционной. Сняв резиновые перчатки, он бросил их в помойку, тщательно вымылся в маленькой туалетной (ванны, естественно, не было!) и надел новую одежду.
— Уф! Дышать стало легче… Теперь я могу здесь присесть и даже переночевать, но только не обедать — тарелок нет. А как готовить на электрической плитке с одной конфоркой?!
Орланда расставил на столе все, что не стал выбрасывать: бумаги, пишущую машинку, плейер и кассеты. Не прошло и пяти минут, как он сделал ужасное открытие: Люсьен Лефрен был журналистом.
— Это что ж такое делается! — воскликнул он с комическим отчаянием. — Неужели я никогда не оторвусь от пишущей братии?
Каждую неделю Люсьен писал статьи о музыкальных хитах для страшно модного журнал, выбравшего чертовски эзотерическое название: «Паникос». Люсьен Лефрен как раз и ездил в Париж, чтобы взять интервью у одной молодой певицы: от ее последней фишки фаны просто тащатся (от выделенных курсивом слов та часть существа Алины, которая стала мужчиной, но сохранила трепетно-бережное отношение к языку, просто содрогнулась), и статью ждали к вечеру. Дива по имени Адель Дюбуа взяла себе сногсшибательный сценический псевдоним — Амурадора. У Орланды хватило мужества только на часть ее беседы с Люсьеном Лефреном: услышав, что «она, Амурадора, осталась очень простой девушкой, что она надеется встретить однажды мужчину, который сделает ее счастливой матерью семейства, но что ее карьера…» — и так до бесконечности, он остановил запись. Ладно, если понадобится писать, он это сделает, но быть толмачом этой придурочной — увольте-с! У Алины было живое перо — ей всегда приходилось сдерживать свои порывы, помня о сурово нахмуренных лбах академиков, но Орланда сильно сомневался, что Амурадора вдохновит живость его ума.