О чем все это?
Для чего все это?
Высокопарные, пустые слова.
flame
и страшно… когда чувствуешь, что заставил страдать другого человека, что подарил ему какие-то надежды и лишил его их… этих надежд… я сильный, я это переживу, я уже привык жить с болью..
Кукловод.
Хладнокровно поиграл в любовь, а теперь все, надоело. Встал в третью позицию и опустил глазки.
Красиво. Благородно.
flame
ты была лучиком света, большой радостью, смыслом жизни… и пусть это мучительно больно, но ради таких мгновений стоит жить… эти минуты, дни больше никогда не повторятся… но они останутся в памяти, в душе, в сердце…
Сволочь.
Читает эпитафию. Как по бумажке.
Над ней.
Еще живой…
Хладнокровно.
Очаровашка
(в шоке… ужасе)…. ты — чудовище… ты — просто моральный урод!!..
* * *
— Валерия, мне очень жаль, что приходится это говорить, но в последнее время на твою работу стало поступать слишком много жалоб. Насколько я знаю, тебе уже выносили предупреждения, и не раз, но по какой-то причине ты не сочла нужным к ним прислушаться.
В кабинете, отделанном деревом, пахло чем-то дорогим и чужим. Пальцы, ледяные, едва заметно дрожали — она изо всех сил держалась ими за спинку стула, бесчувственная, равнодушная к тому, что сейчас происходило.
— Я опять-таки повторюсь, мне жаль это говорить, но, к сожалению, я прошу тебя написать заявление по собственному желанию. Нам нужен полноценный сотрудник, который целиком и полностью будет отдавать себя работе — видимо, в твоей жизни сейчас наступил такой период, когда ты не можешь соответствовать этому параметру.
Рубен замолчал на долю секунды, видимо, ожидая хоть какой-то реакции с ее стороны, и, не дождавшись, продолжил:
— Разумеется, мы выплатим тебе компенсацию на месяц вперед, чтобы ты не чувствовала себя выкинутой на улицу, и у тебя в запасе есть еще две недели, которые ты можешь отработать. С тобой все в порядке, Лера? Ты очень бледная.
Тишина.
Оглушающая.
— Да, — тихо прошептала она. — Все в порядке. В порядке.
* * *
— Послушай меня, Лера, пожалуйста!
Боль разъедала внутренности, отдавалась в пальцах рук — она подпирала голову ладонями, не поднимая лица на собеседника.
— Не смей к нему ехать сама, слышишь меня? — Папа замолчал, глядя на нее холодным, неумолимым взглядом. — Не смей!
— Но почему? — Ее голос сорвался, предательские слезы подкатили к горлу. — Я просто узнаю правду, увижу его и все пойму — один раз и навсегда! Может быть, все еще можно исправить….
— А что ты, собственно, хочешь понять? — холодно поинтересовался папа. — Что тебе еще не озвучили?
Да, ей все озвучили. Дня не проходило, чтобы она не читала этих слов, всякий раз заново вспарывающих душу и выворачивающих ее наизнанку.