Савва Васильевич всласть ополовинил подорожную горбушку. Соснул даже в тени на один глазок, жаль, голоса разбудили. Он машинально сунул руку под дорожный зипун — там на короткой дубовой рукояти вился кистенек. Никто его не учил дорожной науке — само научилось. Голоса уже за поворотом. Кашель кого‑то донимает простудный. А как не закашляться, если в сырой ночи стережешь купчика-голубчика.
Но кашель вдруг в протяжный мотив вытянулся. Скорбно из‑за поворота хлынули голоса:
Эх ты, мать моя Владимирка-душа,
Пожалей ты добра-молодца меня.
Человеку, выросшему вблизи каторжной Владимирки, — да песнопений таких не знать.
Савва засунул кистенек обратно под зипун и снял валяный капелюш, крестясь. Партия выползала из‑за берез порядочная, с полсотни душ. Вот тоже строгости: в дорогу ковать ноги. Стыдно ему стало за свои здоровые, свободные ходули; барин Рюмин при всех строгостях не вязал ног. Поспешно достал из короба оставшуюся горбушку и поднес ее одному из первых арестантиков. Стража таким вольностям не препятствовала — иначе недалеко уйдешь. А подать несчастному — себе удачи пожелать. И будто прочитали его мысли:
— День да во благо тебе, Христова душа.
Тяжелое шествие успело за следующий поворот завернуть, прежде чем Савва Васильевич рассердился на себя:
— Эк раскрыл хлебало! Не видывал?
Зато уж и понесли ноги, как под ледяную горку. Еще перекупщики не разъехались от Покровской заставы, как он ввалился со своим коробом под шлагбаум.
— Не много с тебя, три копейки, — попридержал его будочник.
Но и Савва Васильевич при большой дороге вырос, знал, что сказать:
— Я, родимый, последнюю горбушку арестантикам скормил. Какое у меня копье?
— Гляди, и рублик будет. На обратном пути ежели.
Перекупщики уже спешили навстречу. Один нахальнее другого.
— Рыбка?
— Почем коробец, купец?
— Хорошую цену дам, если лещик хороший!
Кто будто учил Савву — за словом в карман не лез:
— Не лещик, а лещ. Лещук вяземский. Не торгуйся, ваше степенство. Не чета московским замухрышкам. Гляди, перебьют.
Здесь всяк себя завышал. Не было ведь купцов, так не было и «степенств». Посадские хваталы — хватай побольше, плати поменьше. Но и Савва смекнул, что рыбка нравится. Хоть и поднимешь немножко цену, а на Красном торгу в два-дорога продашь. Он стал оправлять лямки, чтоб закинуть короб за плечи.
— Пойду к куме на Рогожу. Короб в ледник, с кумой за чаек, а поутру и сам на Красный торг снесу. Две ваши цены свистя возьму.
— А не просвистишь? — Близко к нему один картузник подвинулся, незаметно оттирая других.
— Просвищу, коли лясы тут буду с вами точить!