— Ну-ну. Не зарывайся только.
— Не зарвусь. Разве что подновлю немного мебелишку.
— Да чем дедовская‑то плоха?
Сын вроде бы не спорил с отцом. Мебель в кабинете старинной выделки, все из мореного дуба. Темные штофные обои под цвет. Темновато, конечно, да ведь не на пяльцах же здесь вышивают; денежки купеческие при ярком свете не считают. Что сокроешь, то и сохранишь. Истина известная.
Но стал Тимофей Саввич в последнее время замечать тревожные новости. Мебель, куда ни шло, время от времени подновлять надо. Плохо с табачищем: Савва, пренебрегая старообрядческими обычаями, смолил одну папироску за другой, хотя при появлении отца дымище давил в пепельнице. Тимофей Саввич до поры до времени терпел. За дела‑то сын все‑таки взялся круто. В чем отказывали, помня стачки, старому Морозову, в том не возбраняли молодому Морозову. Кредиты, например. Деловой фабрикант не складывает же денежки в кубышку, это и Тимофей Саввич прекрасно понимал. Сегодня возьмешь рубль — завтра его отдашь, да и себе в банк парочку положишь. Дело верное. Тимофей Саввич не за красивые же глаза был мануфактур-советником, единым на все ткацкие фабрики, значит, его советы ценились.
Но злополучный год отринул деловых людей и от его советов. Последние три года он жил как изгой, как прокаженный. И что же теперь? Сын, сам‑то не став еще советником, свои советы охотно раздавал по сторонам. Не без хитрецы, пожалуй. Самое ценное себе все‑таки оставлял. Тимофей Саввич и в московскую, главную, контору наведывался, и в купеческий коммерческий банк. Все верно: капиталы росли как на дрожжах; через год миллионные потери были уже восстановлены, потому что сын вернул на фабрику старых, опытных ткачей и брака не стало, ткани на глазах преображались. Дружбу с хорошими художниками завел, рисунки каждый месяц обновлялись и становились все игривее. Особых вольностей в печатных тканях Тимофей Саввич не одобрял — но ведь прибыль, прибыль!.. Продажа шла все успешнее, словно Савва околдовал скупщиков, которые и развозили-разносили товар по России. Радоваться бы?
Все так, но называть себя хозяином сынок запретил — только директором- распорядителем, в кабинет к нему как к себе домой приходили начальники цехов, даже мастера, даже работные люди, которым он выказывал особую ласку. Виданное ли дело! Такое панибратство к добру никогда не приводило. Верные други и соглядатаи старого хозяина, вроде зятька Карпова, главного механика Кондратьева, главного бухгалтера Назарова, с тревогой на несколько голосов говорили при встрече:
— Незнамо, что и дальше будет! Клуб какой‑то, а не директорский кабинет.