Гарри улыбнулся. Отчего-то мысль об одиночестве профессора улучшила его настроение.
— Я тоже живу один, — сказал он, осторожно снимая с тарелки ломтик брусничного пирога. Дома он обожал такие пироги, но обычно Гарри чистил и перебирал бруснику, в то время как заключительная часть пирожной эпопеи — поедание горячей пахнущей ягодами сдобы — приходилась на долю кузена. Этот пирог был готовой выпечки, но показался юноше райской пищей.
— Вера запрещает вам жить со своей избранницей? — насмешливо шевельнул бровью профессор.
Гарри едва не подавился пирогом.
— Нет. То есть да, — с набитым ртом пробормотал он. — Если без брака.
— Интересно, надолго ли вас хватит, с вашим-то темпераментом, — проговорил злодейский профессор.
— У меня нет избранницы, — буркнул Гарри, раздражаясь тому, что с такой легкостью краснеет.
— Наконец между нами обнаружилось нечто общее, — иронично заметил мужчина.
Гарри уронил на колени украшавшую пирог засахаренную вишню. Та не придумала ничего лучше, чем закатиться в нескромный уголок его джинсов как раз между ног — кресло было низкое, и юноша сидел, приподняв колени.
— Ну... когда-нибудь вам повезет, — попытался обнадежить профессора Гарри, извлекая коварную вишню из совершенно неподобающего места в складках джинсов.
Профессор проводил задумчивым взглядом вишню, которую юноша, наконец, изловил и сунул в рот.
— Не дай господь, — сказал он. — Такого везения мне не нужно.
Гарри удивленно приоткрыл рот.
— Вы не хотели бы жениться? — спросил он.
Профессор криво улыбнулся и покачал головой.
— Загнать себя в очередную ловушку? Лишить себя того единственного, что представляется мне ценным?
— И что же это? — спросил Гарри, с замиранием глядя, как красивые длинные пальцы задумчиво касаются изогнутых луком губ. — Что для вас ценное, сэр? — внезапно охрипшим голосом спросил он.
— Свобода. Пусть относительная, но... Не в контексте разговора об избранниках, а в более широком смысле, — проговорил профессор и добавил: — Боюсь, вам меня не понять, брат Гарри. Ваша позиция и вероисповедание говорит только о том, в каком чудовищном рабстве находится ваше сознание.
— Тут я абсолютно с вами не согласен, — нахмурился Гарри. «Зачем я так сказал? Будто в остальном согласен», — промелькнуло в его голове.
— Христос пришел, чтобы нас освободить. Вера сделала меня свободным от греха, — сказал он и опять невольно залился румянцем, чувствуя себя лжецом.
— Вера? Сделала вас свободным? — с насмешливым недоумением переспросил профессор. — Гарри, и вы всерьез полагаете, что вымысел, пусть даже красивый, способен сделать человека свободным? Вы зависите от своих сказок, от церковных догматов и нелепых ограничений. Вы отказываете себе в простых удовольствиях, осуждаете себя и других за так называемые «грехи» и при этом считаете, что можете рассуждать о свободе? Христианство построено на фундаменте из страха и рабской покорности. О какой свободе может идти речь? — бледное лицо профессора порозовело то ли от возмущения, то ли от выпитого коньяка.