— Мой мальчик, мой мальчик, — запричитала она.
Какой же тяжкой оказалась эта семейная встреча!
— Что ты плачешь? — Люк улыбнулся матери. — Все хорошо, мы целы, мы вместе.
Она замахала на него руками, не в силах вымолвить ни слова.
— Любовь моя, ступай в дом! — сказал Якоб с той нежностью, которую приберегал для одной лишь жены. — Девочки, проводите маму. Мне нужно поговорить с вашим братом.
— Позволь… — начал было Люк.
Отец остановил его, положив руку на плечо.
— Давай немного прогуляемся.
Люк никогда не слышал, чтобы отец, обычно жизнерадостный, говорил так серьезно и торжественно.
— Куда вы? — негромко упрекнула их Сара. — Мы ведь только приехали.
Люк улыбнулся старшей сестре, стараясь не обращать внимания на то, как уныло сутулятся ее плечи.
— Мы мигом, — украдкой шепнул он ей. — Мне не терпится узнать все-все про Париж.
— Поосторожней с желаниями, — предостерегла Сара, и у Люка сжалось сердце, столько печали сквозило в голосе сестры.
Люк шагал в ногу с отцом. Тот явно был взвинчен — вот-вот сорвется.
— Здорово, конечно, что вы вернулись, но знай мы о вашем возвращении заранее, успели бы подготовиться лучше. — Он положил руку на плечо отца. Даже сквозь ткань пиджака чувствовалось, как торчат угловатые ключицы.
— Времени не было, — отрывисто ответил Якоб. — Где Вольф? Я написал ему с дороги.
— Мы все равно сегодня ужинаем вместе. Саба готовит его любимые блюда.
— Хорошо. Надо с ним поговорить. — Отец вздохнул и огляделся по сторонам. — Когда-то я на этот холм взбегал одним махом…
Люк обратил внимание, как медленно и тяжело ступает отец.
— Папа, ты здоров?
Якоб опустил голову, и Люк изумился, увидев, что губы у него дрожат.
— Сам не знаю, сынок. Но я рад тебя видеть. — Он взял Люка под руку. — Помоги-ка мне взобраться на этот разнесчастный холм. Хочу посмотреть сверху на любимую долину.
Оба умолкли и в уютном молчании побрели бок о бок через деревню. Люк вел отца узенькими улочками, где пахло стряпней, а из-за приоткрытых ставней разносились отзвуки голосов. Дорога вела в гору — к огромному, нависающему над долиной утесу. К тому времени, как они добрались до гребня, солнце зашло, но было еще совсем светло, даже по меркам провансальского лета. Ночь спустится на деревню лишь через несколько часов. Люк помог отцу сесть и устроиться на небольшом обломке скалы, а сам встал рядом, пытаясь скрыть владевшее им смятение.
Долгое время Якоб Боне молчал. Ему не исполнилось и семидесяти. Большую часть своей жизни он был коммерсантом, хотя начинал с выращивания лаванды. В отличие от Люка Якоб не питал особой любви к земле. Лаванда служила источником благополучия его семьи, но Якоб приумножил состояние, распоряжаясь деньгами умело и талантливо, не боясь и рискнуть. Когда ему было столько же, сколько Люку сейчас, он уже не имел дела с фамильными плантациями, а нанял управляющих. Конечно, он мог продать поля — однако продавать не стал из сентиментальных соображений. И как же Люк этому радовался!.. По мере разрастания парфюмерной промышленности выращивание лаванды превратилось в очень выгодный бизнес. Причем Якоб занимался лишь бухгалтерией и инвестициями. В семьдесят лет ему еще рано выглядеть таким слабым и хрупким!