Только теперь, глядя на одного из самых дорогих ему людей, Люк осознал, как разительно отец переменился. Мертвенно-бледная, истончившаяся кожа туго обтягивала исхудавшее, превратившееся почти в скелет тело.
Люку сделалось стыдно за себя самого, такого крепкого и мускулистого, за свой здоровый загар.
— Похоже, парижская жизнь нашу семью не слишком-то баловала.
— Люк, мне надо дать образование твоим сестрам. Здесь, в Сеньоне, для них ничего нет. Ты можешь себе представить, чтобы Сара или Ракель прозябали, не имея возможности развивать ум? А Гитель? Ей нужно то, что может предложить только Париж… Все мои дела тоже ведутся в Париже. — Отец понурил голову. — Точнее, велись. — Он закрыл глаза и глубоко вдохнул. — Чем тут пахнет?
Этот вопрос Якоб задавал бесчисленное количество раз в детстве Люка — но Люк не уставал отвечать на него. Ему были дороги воспоминания о далеких счастливых временах, когда он вот так же смотрел сверху на живописную долину: лоскутное одеяло полей и садов, оливковых рощ и синевших в сумерках высоких кипарисов.
Люк кашлянул, пытаясь избавиться от кислого привкуса во рту.
— Чем пахнет?.. Само собой, лавандой. Тимьян нынче вечером тоже крепок. А еще розмарин, мята и слабая нотка шалфея. Между прочим, жаркуе в кастрюле мадам Бланш томится вовсю.
— Ммм. — Отец кивнул. — Майорану она сегодня не пожалела.
— Ты меня сюда привел не травы обсуждать.
— Нет. Просто хотелось продлить на минутку иллюзию, будто ничего не изменилось и жизнь по-прежнему проста и безопасна.
— Папа, что привело вас сюда в такой спешке?
Вдали торжественно зазвенел колокол Сан-Мари — церкви двенадцатого века. В Средние века она приветствовала пилигримов, отправлявшихся в паломничество в Италию или Испанию, — именно поэтому их крошечная деревушка и могла похвастаться столь большой и пышной церковью.
Якоб вытащил из кармана трубку и выбил пепел на обломок скалы. Только сейчас Люк обратил внимание на то, что на рукаве у отца нашит кусок желтой ткани в форме звезды. Посреди нашивки было выведено слово «Juif».
— А это, черт возьми, что такое?
— Мы носим такие нашивки уже с месяц, сынок, — пожал плечами отец. — Указ вступил в силу в начале июня. Мы, евреи, должны носить это везде и всюду.
В Люке вспыхнул гнев.
— Мало им того, что они выгнали всех наших с государственных постов, из промышленности, из торговли…
Отец закончил за него:
— Юриспруденция, медицина, банковское дело, гостиницы, недвижимость, даже образование… Бенджамин Майер так и не оправился, потеряв место профессора в университете. Причем постепенно становится все хуже и хуже. Новые конфискации, новые унижения. До сих пор мне удавалось ограждать наших девочек, но теперь даже моих сил не хватает.