— Вот в двух словах. Тот молодой негодяй, которого я представил вашему преосвященству и писарские способности которого вы могли оценить, этот Пасро явился ко мне вдруг в ту минуту, когда я собирался ложиться спать. Он непременно хочет говорить с вашим преосвященством, уверяя, что имеет сообщить вам нечто очень важное.
— Я не хочу говорить с ним, — сказал Ришелье.
— Я ему это говорил.
— Он не знает, что имел дело со мною, когда я диктовал ему это письмо, и до той минуты, которую я назначу сам, если это окажется необходимым, я не хочу, чтобы он это знал.
— Я сам так думал.
— Надо было заставить его говорить, аббат.
— Я старался, но негодяй зажал мне рот при первом слове, сказав мне, что я пьян; такой бесстыдной лжи никогда еще не было говорено. Я мог только от него добиться, что барону де Поанти, его сопернику в любви к дочери вальдеграсского садовника, помогал в его мятеже против полицейского сержанта переодетый человек, который убежал вместе с ним и который, как кажется, имеет сношения с герцогиней де Шеврез.
Кардинал навострил уши, услышав это имя.
— Вы сказали «герцогиней де Шеврез», аббат? — спросил он с заметным интересом.
— Я повторяю то, что мне удалось выведать от этого негодяя.
Ришелье раза три прошелся по кабинету.
— Послушайте, аббат, — сказал он, остановившись пред Боаробером, — вы знаете этого молодого человека, этого Пасро? Что это за человек? Он действительно дурак или плут?
Боаробер казался очевидно смущен.
— Гм! Сказать по правде, — прибавил он после минутного размышления, — я думаю, что он скорее плутоват, чем глуп. Пошлая физиономия, полученная им от природы, помогает его притворству. Я не стану удивляться, если в коротком свидании с вашим преосвященством он угадал, с кем имел дело, притворяясь, будто этого не знает.
— Стало быть, я был им одурачен, — откровенно признался Ришелье.
— Возможно ли! — вскричал Боаробер с изумлением ловкого придворного.
— Именно, аббат. Я принял вашего протеже за дурака. По вашим словам я вижу, что ошибся, и он не потерял, а выиграл в моем уважении. Для того чтобы обмануть меня, Ришелье, он должен быть очень хитер. Я это предпочитаю. Дурак может по глупости изменить тайне, которую он обязан сохранять, а плут сохраняет ее из опасения погубить себя. Если б ваш Пасро был дурак, как ни хотелось бы мне узнать, что он хочет сказать мне о герцогине де Шеврез, я не захотел бы его видеть и велел бы его выгнать; но так как это хитрый негодяй, то пришлите его сюда, аббат. Когда он увидит меня в лицо, я не стану бояться ни измены, ни слабости. Ступайте.