— Подойдите, — сказал ей наконец кардинал.
Дениза повиновалась и медленно подошла, не смея поднять глаз. Кардинал, видя, что ноги ее дрожат, наклонился вперед, придвинул стул напротив своего кресла и указал на него молодой девушке.
— Сядьте и оправьтесь, — сказал он. — Вам нечего бояться; напротив. Если, как я предполагаю, сведения, которые вы доставите мне, окажутся важны, вы можете рассчитывать на какую хотите награду. Я не торгуюсь с людьми, которые мне служат. Вы это, без сомнения, знали, когда шли сюда.
— Нет, монсеньор, — с негодованием ответила Дениза, — я совсем об этом не думала.
«Она не жадная, — подумал Ришелье. — Выгода не играет тут никакой роли; это, должно быть, женское мщение».
Простота одежды молодой девушки отдаляла всякую мысль о соперничестве между нею и блистательной герцогиней де Шеврез. Однако кардинал упорствовал в этом предположении. Мы знаем, что оно было справедливо. Он бросил на Денизу взгляд, которым как будто хотел проникнуть в глубину ее души.
— Я вам сказал, дитя мое, что вы получите от меня такую награду, какую пожелаете сами, — продолжал он. — Моя власть настолько велика, что я могу дать вам это обещание. Говорите с уверенностью. Но прежде скажите мне, кто вы и какие сношения имеете с герцогиней де Шеврез. Как вас зовут?
Дениза слушала все это, как будто не понимая. Однако последние слова кардинала поразили ее. Она сделала жест сильного отвращения и отвечала довольно энергично:
— Для чего говорить вам мое имя? Я не могу и не хочу его сказать.
Ришелье сделал головою знак дружеский и снисходительный.
— Вы не подумали, дитя мое, что я не только государственный человек, но и духовное лицо; вы можете говорить со мною как с вашим духовником. Все, что вы мне скажете, не выйдет из стен этой комнаты.
— Нет! — ответила Дениза на это приглашение. — Нет, я не хочу сказать вам мое имя. Я не скажу!
Она как будто сама испугалась энергии, которую придала своему голосу.
— О! Прошу вас, монсеньор, — прибавила она умоляющим тоном, — не спрашивайте меня.
Она была готова расплакаться. Ришелье понял, что если он станет настаивать, то может увеличить смятение молодой девушки и заставит ее забыть отчасти о том, что она хотела ему сообщить. А если это относилось к герцогине де Шеврез, то должно быть настолько важно, что не стоило заниматься именем той, которая могла сообщить ему эти сведения. Притом, не может ли он узнать это имя всегда, когда захочет?
— Я не хочу вас принуждать, — сказал он с благосклонной улыбкой, — сохраните втайне ваше имя; скажите только, что вы хотели мне сказать.