— Тетя Эсфирь, я ваша племянница Марина.
Смех и разговоры утихли, и Эсфирь посмотрела на нее.
— Марина… Марина?
Брови ее озадаченно поползли верх. Она хотела еще что-то сказать, но Надя перебила ее:
— Это моя дочь, Марина. Она родилась в Харбине.
Когда Эсфирь вопросительно посмотрела на Надю, Марина ответила вместо матери:
— Катя, моя сестра, умерла в Харбине.
Продолжая обнимать Эсфирь за плечи, Надя повела ее в столовую.
— Поговорим об этом потом. Нам теперь столько нужно наверстать! Ты, наверное, голодна? Сейчас пообедаем.
Но Эсфири не терпелось узнать все о Сергее, Наде и своих племянницах. Она слушала рассказ, жадно ловя каждую мелочь, и, когда они наконец закончили, из ее уст полилась собственная история. К еде она почти не притронулась.
Годы понеслись вспять. Надя с замиранием сердца слушала рассказ о трагической жизни невестки.
Продержав в тюрьме год, Эсфирь выпустили за недостаточностью улик. С помощью верного Якова Облевича, который рассказал ей, что посоветовал Наде и Сергею покинуть Петроград, Эсфирь смогла выехать из России в Германию. Она порывалась отправиться на их поиски в Сибирь, но Яков убедил ее, что для нее единственный шанс спастись — это уехать из страны немедленно.
Следующие двадцать два года она, не владея никакой профессией, занималась самой низкооплачиваемой работой в разных немецких городках, перебираясь с места на место, и постоянно обращалась в международный Красный Крест с просьбой разыскать семью. Когда гитлеровское преследование евреев усилилось, она уехала во Францию, откуда на грузовом судне поплыла в Китай, следуя путем тысяч других немецких евреев, ищущих прибежища по всему миру. В Шанхай она прибыла в 1941 году, обессилевшая и истощенная годами недоедания.
Организация помощи евреям нашла ей квартиру и работу в японском ресторане, где она, весь день дыша паром, мыла посуду. Когда в 1943 году японцы собрали немецких евреев и отправили на поселение в гетто, устроенное в районе Хонкоу, где им приходилось ютиться в плохо отапливаемых помещениях, здоровье Эсфири ухудшилось. В конце концов она обратилась за помощью в Русский эмигрантский комитет.
Известие о том, что Эсфирь уже четыре года живет в Шанхае, поразило Надю.
— Чего же ты ждала? Почему сразу не пошла в эмигрантский комитет? — спросила она.
Эсфирь обратила на нее печальные глаза.
— Мне было слишком больно вспоминать о России, — ответила она ровным, невыразительным голосом. — После всех этих лет я думала, что потеряла вас навсегда, и старалась как можно реже встречаться с русскими в Шанхае… Боялась, что это напомнит мне о том, что случилось со мною в Петрограде.