Мгновение спустя ее крик вновь зазвенел в ночи — легкий и в то же время какой-то жуткий:
— Норман, ты так глупо выглядишь в этой маске… — Рози выдержала паузу и продолжала: — Я больше не боюсь тебя, Норман…
— Господи, он убьет ее, — пробормотал Билл.
— Может быть, — ответила женщина в голубом платье. — Кто-то будет убит сегодня ночью, это точно.
Тут она замолкла, глаза ее широко открылись, она вся превратилась в слух.
— Что вы услы…
Коричневая рука взметнулась и закрыла ему рот. Она не нажимала сильно, но Билл чувствовал, что могла бы: в ее ладони чувствовалась сила. Жуткое подозрение — почти уверенность — закралось в его мозг, когда он ощутил, как ее ладонь прижимается к его губам, а кончики пальцев касаются его щеки. И это не было сном. Как бы ни желал он поверить в то, что это сон, у него ничего не получалось.
Темнокожая женщина встала на цыпочки и прижалась к нему, как любовница, все еще закрывая рукой ему рот.
— Тссс, — прошептала она ему в ухо. — Он идет.
Теперь и он услышал шорох травы и листвы, а потом тяжелые рыкающие вздохи с хрипами, следующие один за другим. Это были звуки, которые в нормальных обстоятельствах ассоциировались бы у него с великаном намного тяжелее Нормана Дэниэльса — мужчиной весом в триста пятьдесят, а то и четыреста фунтов.
Или с огромным зверем.
Уэнди Ярроу осторожно убрала руку со рта Билла, и они стали молча ждать приближения Нормана или существа, в которое он превратился. Билл обнял ее одной рукой, и она тоже обняла его. Пока они так стояли, у Билла возникла странная уверенность, что Норман — или то, чем он стал, — не пойдет через здание. Он — оно — пройдет здесь и увидит их. Мгновение он будет рыхлить землю опущенной наковальней своей башки, а потом погонит их вниз, по этой узкой тупиковой тропинке, сшибет, забодает и растопчет.
— Ш-шшш… — выдохнула Уэнди.
— Норман, ты кретин… — донесся до них, как дым, как лунный свет, голос Рози. — Какой же ты дурак… ты и правда думаешь, что сумеешь достать меня? Тупой вол!
Раздался взрыв издевательского женского смеха. Этот звук вызвал у Билла образы разбиваемого стекла, разверзшихся в земле трещин и пустых комнат в полночь. Он вздрогнул и почувствовал, как руки его покрываются гусиной кожей.
У фасада храма возникла тишина, нарушаемая лишь дуновениями ветерка, который, словно рука, расчесывающая спутанные волосы, тихонько шевелил колючки кустарника. И молчание — там, откуда Рози окликала Нормана. Наверху диск луны, цвета отполированной слоновой кости, заплыл за облако, окрасив его края серебром. Небо было усеяно звездами, но Билл не узнавал очертаний ни одного созвездия. А потом: