Они любили, чтобы она им пела… Ромео подыгрывал на гитаре, переливы струн увлекали своей тоской или страстью. Луна, огромная, спускалась к ним на крышу. На ее ярко-лимонном фоне непроницаемо черными тенями она танцевала вместе с Германом под заунывное пение Патрика и Фреда. Им было весело вместе. Кончались их вечера, конечно, ссорой Ромео и Германа, которые начинали размахивать кулаками, именуя это боксом.
Сигарета кончилась. Моника неожиданно вспомнила, кого провожала дама, упавшая в обморок на ее глазах. Она оставила в «конторе» очень красиво одетую женщину. Девушка помнила прелестный воздушный наряд покойной.
Но где же они? Уже поздно. Становится холодно. О вине и устрицах теперь не может быть и речи. Родителей обеспокоит позднее возвращение. Подойдя к краю крыши, Моника выглянула и тут же отпрянула. Внизу, у дверей стояли полицейские. Но что ее так напугало? Она не могла себе этого объяснить. Странное чувство закопошилось в области живота. Страх.
Моника опять медленно двинулась к краю. Голова у нее кружилась. Стало жутко холодно, кончики пальцев мелко подрагивали. В чем дело? Взгляд снова упал на полицейских, на их шлемы, погоны, на крышу черного автомобиля. Головы зевак: волосатые, плешивые, шляпы, кепки…
— За что же вы, свиньи, перевернули все вверх дном? Мой сын, что с ним? — взывал надломленный голос, такой знакомый голос.
Моника искала глазами обладательницу низкого контральто, но деревья, их ветки, буйная листва были помехой. Она села в изнеможении на корточки, вцепившись пальцами в чугунные прутья, окаймлявшие крышу. Словно примостившаяся на краю птица, не отрывала она взгляда от земли.
Полицейские сели в автомобиль и под возмущенный гомон толпы покатили по направлению к центру. И только тогда из-под сени деревьев показалась седовласая голова сеньоры Леоне, матери Ромео.
Моника отшатнулась. «Моя сестра, моя сестра!» — надрывался в ее ушах голос женщины, встреченной у салона мод. Так кричала она тогда, в маленьком торжественном зале конторы, заливаясь слезами. «Моя сестра, моя бедная сестра!» — повторяла она сегодня, два часа назад.
Моника закрыла глаза, погружаясь, погружаясь в глубины памяти. Искала связующие эти обрывки нити, и запутывалась, запутывалась… Где же ответ? Все дальше, дальше — в подсознание. Ей казалось, что она падает в обморок от напряженного поиска в этих дебрях. Резко вскочив, девушка бросилась к лестнице. Преодолев на одном дыхании несколько лестничных пролетов, она оказалась перед дверью каморки Ромео.
— Сеньора Леоне, откройте! — прошептала она. — Это Моника.