— Хватит. Открой глаза. «Другие» не там, внутри тебя, они здесь.
Моника встала, прошептав благодарность.
— Простите меня, мне нечем заплатить. Получается, что я вас обманула.
— Я ведь не назначала тебе цену.
— Зайдя к вам, я хотела предложить свои услуги. Я могу гадать… по картам….
— Меня это не интересует.
Моника со вздохом обернулась к выходу и стала подниматься по ступенькам, когда услышала:
— Мне ценно другое: как легко ты можешь заглянуть внутрь себя. Оставайся.
— Я смогу отблагодарить вас, — Моника вспомнила о двух бутылях, зарытых в парке. — Мне нужно только принести сюда вещи.
И вывеска Мадлены растаяла в глубине средневековых улочек, за собором Святого Миклоша, за Влатвой с ее старинными мостами и голосом одинокой скрипки. Аллеи парка облетали, среди дубов кружила листва, а в грязной воде пруда чумазые попрошайки лебеди устраивали с утками безобразные склоки из-за корок хлеба. Неуклюжие, прозаические, как она… Мысли Моники прервал хриплый вскрик. Она обернулась. У скамьи суетились люди, склоняясь над мужчиной, бледным, изможденным…
«Все повторяется. Я подойду, помогу. А кончится все ужасно, тюрьмой».
Но Моника подошла. Рано постаревший человек, закрыв глаза, лежал на скамье. Она втиснулась в круг обступивших его людей, отметив равнодушие и даже тень облегчения на их лицах, словно они ждали этого приступа, точнее были готовы к смерти, а, может быть, желали ее.
Девушка потрогала пульс и объявила:
— Он не мертв.
— Господи, сколько это может продолжаться! — разрыдалась за ее спиной женщина.
Моника поднесла к губам лежащего горлышко бутыли и, открыв другой рукой его рот, влила несколько глотков бальзама. Ресницы дрогнули, покрасневшие глаза будто из-под толщи воды воззрились на нее.
— Сигарету! — потребовал сухой голос. Его приказ был выполнен мгновенно, какой-то из родственников тут же протянул портсигар.
Моника закупорила бутылку и прежде, чем уйти, бросила:
— Заядлые курильщики горят на два часа дольше.
— В аду? — лениво отозвалась женщина, одна из лицемерных свидетельниц приступа.
— В крематории.
Та вздрогнула.
— Постойте! — встрепенулся возвращенный к жизни. — Вы по роду профессии медсестра, я понял это сразу. Я смертельно болен. Мне нужен уход. И буду вам признателен, если… Вот, возьмите мою карточку. Я буду вас ждать завтра в девять. Я благодарен вам за спасение. Ваше лекарство просто чудо.
— Оно уникально, но я могу продать его вам.
— Я очень рад. Завтра в девять.
Моника кивнула, ничего не пообещав, и отошла. Ее преследовал шепот родственницы:
— Ты видел, как он бодренько вскочил! Только завидел юбку, как уже полон сил… Боже, я не смогу это вынести! И теперь наш добропорядочный дом будет посещать бродяжка, шлюха и только потому, что он назвал ее медсестрой. Ну, какая она медсестра! И между прочим, даже не спросил нашего разрешения. Ей богу, будто в собственном доме…!