— Я слышал от прислуги, что произошло, — начал молодой человек.
Петр Николаевич отвернулся к окну и резко спросил:
— А вам-то что до этого за дело?
— Я… Я люблю Наталью Петровну. И ее положение… Вы не можете не понимать, как оно волнует меня!
— Любите… Что теперь можно сделать? Чем может помочь ваша любовь? — Обресков был совершенно подавлен.
— Вы знаете, я в дружбе с Иваном Шуваловым, а он ныне в фаворе…
— Да, и что?
— Я могу через него все узнать…
Обресков повернулся к гостю.
— Дельная мысль, Василий Федорович. А вы не боитесь навлечь, на себя гнев Ее Императорского Величества?
— Нет, не боюсь, — спокойно ответил Нарышкин.
Петр Николаевич посмотрел на него и, помедлив, сказал:
— Я был бы вам очень благодарен, ежели б вы узнали о том, что произошло с Наташей… И что теперь будет со всей нашей семьей. Я не знаю, что могло случиться… Не знаю…
— Стало быть, вы позволяете мне действовать в этом деле от своего имени?
— Да. И я буду вам только благодарен.
На том мужчины расстались, пожав друг другу руки, и Василий Федорович, который места себе не находил с того момента, как узнал о неуместной болтливости Плещеева и последовавшим затем аресте Наташи, обрел наконец цель, а вместе с нею и спокойствие.
Первым делом Нарышкин бросился к Ивану Шувалову. Иван, в отличие от своих кузенов Петра и Александра, был человеком простым и нечестолюбивым. Главным в своей жизни почитал он покровительство изящным искусствам и по природе был человеком добрым. Судьба привела его в объятия Елизаветы, еще более тем укрепив фамилию Шуваловых у власти. Но, отдавая должное Ивану, можно было сказать, что он никогда не пользовался оной властью в собственных интересах и отказывался от многих подарков императрицы.
Нарышкин с Шуваловым могли бы назваться добрыми знакомцами, но не друзьями. Однако, зная добрый нрав Ивана, Василий без колебаний бросился к нему со своей просьбой.
Тем временем старший из Шуваловых, граф Александр, уже был с докладом у царицы. Такое тонкое дело, как появление родственника царского дома, мнимого или действительного, требовало тщательнейшего рассмотрения. Причем решение по данному делу должна была принять императрица самолично.
Императрица была не злой женщиной, однако находилась в затруднительном положении со дня своего восшествия на престол. Переворот, ею учиненный, поставил ее царствование невольно под угрозу, ибо жил в крепости наследник Иоанн, отпрыск Брауншвейгского дома, который имел все законные претензии на российский престол.
Императрица боялась, что однажды сторонники Иоанна или, вернее, противники ее самой поднимут головы, и под знаменем царевича свергнут ее с трона.