— Конечно съест. Для себя же готовила!
— М-да-а-а-а. Не о том я мечтала, — покачивая ножкой, вздохнула Котлета. — Вот, помню, еще в кулинарии… — Котлета помолчала минуту. — За мной ухаживал один… Люля-кебаб его была фамилия. Из восточной кухни. Красавец! Горячий такой…
— Постой-постой, какая еще кулинария? Так ты что? Ты… ты полуфабрикат?!
— Ну и что? — возмутилась Котлета. — А если и полуфабрикат? Я что, и понравиться уже никому не могу? Да ты знаешь, как я пою?! Мы с пацанами знакомыми, с двумя, — Котлета кивнула рукой за окно, — знаешь, как пели? «Течет река Во-о-о-олга… А мне семнадцать лет», — тихо тоненько завыла Котлета.
— А те двое — кто?
— Ну… один, он из бифштексов вроде. А второй — тот шницель. Точно шницель. Или лангет? Не помню. Но вроде из породистых… «Я не грущу-у-у-у а той весне было-о-о-ой. Взамен иёо-о-о-о тва-а-а-ая любовь са мной. Издалека-а-а-а до-о-о-олго…» — фальшиво и мечтательно скулила Котлета. — Ах, лангетлангет, где же ты сейчас, лангет? Почему ты не скрасишь мои последние часы, лангет? А пойдем покурим?
— Я не курю.
— Так и я не курю. Просто вынеси меня в этот… Как его…
— Тамбур.
— Да. Вынеси меня туда.
Я встала, надела шлепанцы, нащупала салфетку, усадила туда Котлету, и мы с ней тихонько вышли из купе.
В тамбуре Котлета совсем скисла.
— Ты понимаешь, — с жаром сказала она, — я ведь все-таки не глупа. И не дурна собой. Румяна, пышна, округла, аппетитна. И неплохо воспитана, между прочим, хоть и начала свое существование в этом мире как полуфабрикат. Правда, должна тебе признаться, я… как бы это сказать… у меня есть один недостаток. Я, видишь ли… у меня клаустрофобия, не могу долго оставаться в закрытом помещении. Без воздуха.
— То есть?
— Ну вот открой дверь… Ну открой, а?
Я с трудом открыла дверь. Тугой воздух ворвался в тамбур. Поезд — та-дах-та-тах! та-дах-та-тах! — стучал и, смело прорезая сумрачную мглу, несся вперед. Котлета вдруг с усилием развернула за спиной два небольших крылышка, подняла их, как параплан, вытянулась, оттолкнулась и сиганула с моей руки в темную прохладную ночь. Ветер подхватил Котлету и понес ее все выше и выше, а поезд поехал дальше.
— Странно, я ведь помню, — разбудил меня женский голос в шесть часов утра, — что здесь была одна котлета и два жареных куриных крылышка. Куда они делись?
Она с подозрением посмотрела сначала на сонного мужа, а потом на меня.
— Что? — спросила я. — Что такое, мадам? Я не ем мяса, мадам. Я не ем жареного. Да еще с чесноком.
— А где же тогда котлета?
— Ну не знаю… Может, она выбрала свободу?