И она даже капризничать начинает и предъявляет претензии. А он растерян, он же вообще не в курсе ее мечт, но у нее-то уже все решено. И она пишет ему эсэмэску: «Я — женщина сильная». Он уже просто пугается, боится, думает: во попал. Улыбнулся пару раз, поклонился приветливо при встрече, а тут такое. Сильная она женщина. А вдруг это угроза. Еще поймает и побьет. Она названивает. Потому что ей надо. То просто поговорить, то посоветоваться, то пожаловаться. В конце концов, ей одиноко же… У них же — отношения же, ну?! Мы же в ответе за тех, кого…
Звонит и звонит, бедная.
А я как раз дома с маленьким ребенком.
Дома. В декретном отпуске. А она звонит. И муж мне: слушай, умоляю, поговори с ней сама, пожалуйста. Вот мужчины всегда так — сначала распустят хвост, а потом — иди, жена, собери мои перья.
А я ему:
— Уж нет, сам ее пригрел, сам и разговаривай. Я — мать кормящая. Мне нервничать нельзя.
А он норовит куда-то спрятаться, говорит, больше не могу. Она меня мучает. Я ее боюсь. Умоляю, ответь ей.
Звонит. Я ее спрашиваю, мол, девушка милая, а как вас зовут?
А она:
— Меня зовут Алена. Аленушка. Потому что у меня папа русский был, и в маму мою влюбился, и решил жениться, и они в Россию поехали с родственниками знакомиться, а там столы накрыли, и баян играл, и стали праздновать, что он девушку привез, а он сильно запил, и маме сказали, ты домой едь сама, а он, как отойдет, так сразу следом за тобой приедет, и уже там будете жениться, жить да поживать, добра наживать. А он так и не приехал, еще не отошел, наверное, но мама назвала меня в честь его — Аленушкой.
— Как это? Его что — Алён зовут? Ален?
— Его звали Иван.
— А?
— Ну он из России, и это русское имя, а он…
И я ей аккуратно:
— Хватит. Я все поняла. — И потом вкрадчиво: — Алена, а вы не хотите знать, как меня зовут?
— Не, — отвечает, — потом ведь надо сказать «очень приятно», а мне ж не очень приятно. Че ж приятного-то?
Я ей:
— Алена, а ничего, что мужчина, которому вы постоянно звоните, женат и не очень хочет с вами разговаривать.
И она, искренняя, молодец, отвечает:
— Ну, конечно, плохо! — и тут же начинает всхлипывать и трубку бросила.
Через день она пришла. Вот просто пришла по-свойски к нам домой. Рыжая и в мелких химических кудряшках. Стихи свои приволокла. Это вот ужас сразу — мало что кудряшки, а тут еще стихи — просто дикий ужас! Что-то такое вроде: «Я тут чужая… Чужая совсем. Чужая навек…» И опять рыдать. Ну наказанье божье. Я ее утешаю, в личико ей заглядываю, чай несу, спрашиваю — чтобы разговор поддержать, чтобы от горьких мыслей отвлечь, она ведь сидит, плачет и не уходит: