Она потянулась, теснее прижимаясь к нему, прошептала:
— Как бы мне хотелось валяться вот так всегда…
Плечо, на котором покоилась ее голова, мгновенно напряглось, сделалось каменным, он как-то странно хмыкнул:
— Все в твоих руках. Стоит тебе только захотеть, и мы с места не двинемся в ближайшие сто двадцать лет.
Она тихо рассмеялась, провела пальцем по его четко вырезанной верхней губе:
— Тебе станет скучно. Со мной ведь потому только и интересно, что мне никогда нет покоя, всегда мало. Я вечно куда-то рвусь и хочу всего и сразу.
— А ты, оказывается, заделалась доморощенным психологом? — поднял брови Анатолий. — Откуда ты знаешь, что именно меня в тебе привлекает?
— Ну, мы же так похожи с тобой, Толя. Я знаю тебя, как саму себя, — легко засмеялась она.
— Я все-таки надеюсь, что ты ошибаешься, — отозвался он и добавил вдруг с какой-то необычной серьезностью в голосе: — Я, кстати, как раз собирался с тобой поговорить. И, может быть, даже сообщить о себе кое-что, до сих пор тебе неизвестное.
Светлана удобнее устроилась под мягким пледом, отяжелевшие веки опускались сами собой. Она сладко зевнула:
— Толя, давай завтра, хорошо? Мне так хочется спать…
Анатолий промолчал, и она искоса взглянула на него, проверяя, не обидела ли своим отказом. Лицо его было почти неразличимо в темноте, лишь блестели совсем рядом настороженные глаза.
— Спи, — хрипло шепнул он. — Спи…
— Синьора Стефания, я очарован, я восхищен. Никогда в жизни не встречал такой женщины, как вы!
Коротышка-итальянец — как там представил его Толя в начале ужина? Ах, да, Фабрицио Каталано! — влажно блестел круглыми неаполитанскими глазищами и то и дело норовил приложиться губами к ее руке. Светлане — отчего-то она назвалась ему Стефанией и теперь мысленно примеряла на себя это имя — просто-таки жарко делалось от его страстных придыханий. Впервые за последние годы она оказалась в такой приятно щекочущей тщеславие обстановке. Дорогой ресторан, новое, очень открытое платье, бесчисленные взгляды мужчин, кажется, так и бликуют в длинных, дерзко позвякивающих бриллиантовыми подвесками сережках. Она же острит, путая английские и русские слова, хохочет, притворно смущается от откровенных комплиментов и играет бровями.
Она и не думала, что вечер окажется таким приятным. Голубчик еще утром сообщил, что за ужином познакомит ее с каким-то итальянским бизнесменом, большим любителем классической оперы и меценатом. По его словам, итальяшка как-то слышал ее еще в Союзе, страшно впечатлился и теперь за счастье почтет поспособствовать великолепнейшему сопрано наладить нужные связи в западном мире.