Все бы ничего, да, проспавшись, этот плюгавый алканавт вспомнил, что, оказывается, имеет депутатскую неприкосновенность, а значит, может вчинить хозяину судна иск об оскорблении чести и достоинства «на хрен знает сколько тыщ».
Вся эта история, видимо, рассказана была для того, чтобы лишний раз напомнить Евгению о разносторонних достоинствах его жены — завидной выдержке, работоспособности и заботливости. Евгений отвечал как-то вяло, на восторги скупился, и Натали решила упрочить свои пошатнувшиеся позиции другим давно испытанным способом.
Вскоре до меня донеслись звуки какой-то неловкой возни и томное сопение блистательной пухлощекой певуньи. Я подскочила на кровати и зажала уши руками.
— Наташ, перестань! Поздно уже, — пытался, видимо, отбиться от пышнотелой новоявленной порнозвезды бедняга Меркулов.
— Да что там поздно, время детское! — не отставала пышущая страстью супруга. — Ну иди же ко мне!
Нет, это уж слишком. Я вскочила, кое-как натянула футболку и шорты и рванула из наполненного влажными вздохами пенала куда подальше.
Выскочив из нашего провонявшего кухней коридорчика, я уселась на какой-то ящик, щелкнула зажигалкой. Луна уже зашла, над водой трепыхалась кромешная южная ночь. Вдалеке, на берегу, мерцали серебряные искры огоньков.
За спиной раздались шаги, я обернулась и разглядела в темноте Меркулова. Что-то быстро они управились. Или это он вышел продышаться перед второй частью марлезонского балета?
— Добрый вечер, — поздоровался он. — У вас не будет сигареты?
Я протянула ему пачку, спросила не без ехидства:
— Не спится?
— Угу, — кивнул он. И зачем-то добавил: — Я только что объявил жене, что нам лучше было бы развестись.
Ничего себе! Вот, значит, к чему привели эротические упражнения бесподобной Натали!
— Вот даже как, — присвистнула я. — И как это вы решились? Из-за одной случайной встречи все поломать…
— Ни на что я не решался, — раздраженно махнул рукой он. — Это само собой вышло. Знаете, Алена, я никогда в жизни больше не поеду в отпуск на корабле. В этом есть что-то противоестественное — столько людей заперты в одной посудине без возможности бегства. Тут не то что до развода, до убийства может дойти.
Он помолчал. Я почти не различала в темноте его лица, лишь алый огонек сигареты то вспыхивал ярче, то почти затухал.
— Будь я немного моложе, я бы еще раньше сорвался. В юности для меня возможность побега была чуть ли не главной составляющей счастья. Как только чувствовал, что не могу больше, сразу в такси, на вокзал — и билет на первый же отходящий поезд.
— Тоже, знаете, не лучший способ решения проблем, — хмыкнула я.