него.
От
Пятьсот
Третьего
меня
не
защитит
никто.
Мало
того,
что
он
на
голову
меня
выше
–
Пятьсот
Третий
еще
и
старше
меня
на
целых
три
года.
А
это
срок,
по
моим
прикидкам,
мало
чем
уступающий
вечности.
Вожатые
в
эти
дела
не
вмешиваются,
просто
выдают
тем,
кто
повзрослее,
таблетки
безмятежности
–
и
все.
Будь
я
в
нормальной
десятке,
было
б
хотя
бы
у
кого
просить
помощи…
Хотя
кто
решится
подняться
против
Пятьсот
Третьего
и
его
упырей?
Кодекс
говорит,
что
у
воспитанника
нет
никого
ближе,
чем
товарищи
по
десятке
–
нет,
и
быть
не
может.
Но
Пятьсот
Третьему
вместо
товарищей
удобней
иметь
рабов
и
любовников,
превращая
одних
в
других
и
обратно.
Его
десятка
–
бич
божий.
Зато
моя
–
сборище
стукачей,
слюнтяев
и
придурков.
Сколько
себя
помню,
всегда
старался
держаться
от
них
подальше.
Дебилам
нельзя
доверять,
но
слабакам
верить
еще
опаснее.
Вот
списочек.
Тридцать
Восьмой
–
лощеный
красавчик,
ссыкливый
кудрявый
ангелок,
пай-‐мальчик
и
перестраховщик,
который
за
свою
красоту
и
за
свою
пугливость
платит
оброк
тем
старшегруппникам,
которые
не
принимают
таблетки
безмятежности.
Сто
Пятьдесят
Пятый
–
губастый
весельчак-‐хулиган,
сдающий
товарищей
за
дополнительный
час
в
кинозале.
Поймаешь
–
божится,
что
это
не
он,
прижмешь
–
клянется,
что
предать
его
заставили
под
пытками.
Все
врет.
Нужно
время,
чтобы
понять:
для
этого
улыбчивого
паренька
все
люди
в
мире,
кроме
него
самого
–
дурацкие
куклы,
которыми
нужно
вертеть
в
свое
удовольствие.
Триста
Десятый
–
серьезный
крепыш
со
стесанным
болевым
порогом,
делящий
мир
аккуратно
на
две
половины:
темную
и
светлую.
Такому
нельзя
рассказать
ничего
тайного
–
ведь
в
тайне
хранят
только
то,
что
на
свет
лучше
не
вытаскивать.
Да
и
не
может
умный
человек
верить,
что
каждое
дело
можно
сложить
либо
в
коробочку
с
надписью
«хорошо»,
либо
в
коробочку
с
надписью