— Так! — повторил Мирик, но с большим значением. — Разумеется, все продумали вчерашний тезис, — и, слегка наклонив голову к «лысому», сказал: — Иван Егорович, напомните слушателям.
Иван Егорович несколько суетливо поднялся и, перебирая быстрыми движениями пальцы, начал:
— Да, да. Тезис, значит, такой… Вот, значит, так, что мы несовершенные, и поэтому работать не должны, потому что…
Но Мирик его строго перебил:
— Вы что, Иван Егорович, вы что — простую мысль изложить не можете.
— Затрудняюсь… это… — виновато пробормотал Иван Егорович.
— Затрудняетесь! Все переврали, — Мирик досадливо поморщился (жена лысого при этом испуганно взглянула на мужа), — вас послушать, так… Ведь в прошлый раз все объяснил.
— А что — хорошее дело, — громко вставил Ванокин и подмигнул Леночке, — несовершенны, так и работать не надо.
— Вы, Петя, всегда на это переводите, — укоризненно и с некоторой обидой сказала Леночка.
— А что — мне такой поворот очень даже… — не унимался Ванокин. — Работа — она совершенства требует.
— Да ну вас, — Леночка махнула на него рукой, но теперь не без кокетства.
— А разве не требует? — вдруг проговорила негромко Марта; все к ней обернулись. — Когда человек всю любовь отдает, а взамен слова получает — тогда как?
При этих словах все с удивлением посмотрели на… Мирика, только жена лысого смотрела на мужа.
— Мысль ваша, Марта Эдуардовна, видимо, интересная, — произнес терпеливо Мирик, — но должен вам заметить, что у нас другая тема.
— Ну и что, что другая, — с вызовом отвечала Марта, — а у меня одна эта.
— А что — поговорим! — провозгласил Ванокин. — Женские темы, они, может быть, самая соль. Полюбила я миленка, а миленок…
— Я прошу не устраивать балаган! — почти выкрикнул Мирик, но, сделав паузу, сказал спокойнее: — Мы здесь не для того собрались, а если кого не устраивает, то…
Он не договорил и снова стал смотреть перед собой.
— Да нет, я это… так, к слову только, — примирительно проговорил Ванокин и толкнул меня в бок. — Я — за!
Марта сидела прямо, не шевелясь, казалось, и не дышала. Я думал, что после слов Мирика она здесь не останется. Но она осталась. Это было странно, потому как не вязалось: ни с ней самой, ни с тоном, ни с настроением.
Помолчав с минуту, Мирик заговорил опять:
— Иван Егорович сформулировал неточно, потому скажу я. Вопрос был поставлен так: всякая серьезная деятельность (я имею в виду творческую и не ради хлеба насущного) невозможна до тех пор, пока человек не достигнет совершенства. Достижение совершенства — вот задача всякого мыслящего человека. Это понятно. Но заблуждения происходят от того, что считается: на каждом этапе совершенствования совершенствуется и деятельность, то есть они — совершенствование и деятельность — идут параллельно. Но в этом главная ошибка. Я думаю, Иван Егорович, вы теперь уяснили?