Бондарев взял записку и перечитал ее.
— Это ответ на вопрос матери. Она как-то писала мне, что один из ее питомцев бросил школу и просит устроить его матросом и обязательно на корабль, совершающий заграничные рейсы. Я рассердился…
— А кто эти «питомцы»?
— Это ребята… В году тридцать шестом или тридцать седьмом мама вела домашнюю группу малышей-дошкольников: гуляла с ними, учила немецкому языку. Потом они выросли и некоторые маму навещали. Она их и называла «питомцами». А о ком идет речь в письме, я не знаю — имени там не было.
— Вы кого-нибудь из них видели в последние годы?
— Я их и раньше не видел. В те годы я в мореходке учился.
— И фамилий не знаете?
— Нет.
— Вы долго пробудете в Ленинграде?
— Дня три. В пути меня задержала погода. Если бы не погода, успел бы на похороны.
— Возможно, вы нам еще понадобитесь, придется вас потревожить…
— Пожалуйста, вызывайте.
Как только за Бондаревым закрылась дверь, Соколов достал пожелтевшую фотографию детской группы. Теперь он по-новому всматривался в лица изображенных на ней мальчиков и девочек.
За этим занятием и застал его Сурин. После неудачи со Шкериной и шофером Глеб осунулся, почернел и стал будто еще меньше ростом. Все эти дни он ездил из конца в конец города, копался в домовых книгах, уточнял адреса и фамилии, разыскивал людей по едва уловимым приметам и часами беседовал с ними, выявляя все новые и новые имена, связанные с именем Бондаревой.
Увидев на столе у Соколова фотографию детей, он протянул к ней руку.
— За ней-то я и приехал.
— Тебе-то она зачем?
— На Васильевском острове я нашел старуху. В тридцатых годах она была у Бондаревой чем-то вроде домработницы. Она вспомнила, что Екатерина Петровна в те времена занималась воспитанием чужих детей. Была у нее целая группа ребятишек, с которыми цацкалась с утра до вечера. У меня сразу всплыла эта фотография. Я подсчитал, если тогда они были малыми детишками, то сейчас им лет по двадцать. Стоит поинтересоваться. Может быть, кто-нибудь из них у Бондаревой бывал.
Соколов не утаил своего восхищения.
— Золотая у тебя голова, Глеб. Движок в ней работает как часы. Там бы еще тормоза завести, тебе бы цены не было.
Сурин хотел было вспылить, но Соколов, поняв, что его друг принял похвалу за издевку, поспешил предупредить вспышку.
— Я не шучу. Верно, ты молодец. Только что я пришел к тому же с другого края.
И он рассказал о разговоре с Бондаревым и о смысле непонятных строк в записке, найденной у боцмана Скоробогатко.
— А что ты надумал делать с фотографией? — спросил он в заключение.
— Повезу моей старухе, пусть посмотрит, может быть хоть одно имя вспомнит. А там уж я всех найду.